Воспоминания о Корнее Чуковском
Шрифт:
1 Ср. русский перевод французского выражения: "Chevalier sans peur et sans reproche" - "Рыцарь без страха и упрека".
Меня смущали слова "не найдем случаев". Мало ли что подсказывает память. Засесть за многотомное собрание сочинений Некрасова и читать строку за строкой? И вдруг меня осенило: ведь есть же человек, который Некрасова знает вдоль и поперек. И если все-таки встречается там несовпадение ударных гласных в рифмующихся словах, этот человек наверняка помнит об этом.
Так возникла мысль послать статейку Корнею Ивановичу. В коротком сопроводительном письме, умолчав о сомнениях по поводу ударного гласного и скаламбурив насчет
6 сентября (дней через шесть после отправки моего заказного письма) получаю открытку.
"Дорогой Эрик Иосифович! Ваша статья мне понравилась. Очень тонко интерпретировали Вы слово "безупречно" у Марлинского. Конечно, Полина любила героя, не делая ему сцен, ни в чем не упрекая его. Относительно некрасовского "безупречно" Вы опять-таки совершенно правы. Эволюция смыслового значения этого прилагательного намечена Вами верно.
В отзывах о литературе я никогда не щадил ничьих самолюбий.
Уважающий Вас
Корней Чуковский".
Нетрудно представить себе, как это обрадовало меня и подняло веру в собственные силы.
Месяца через полтора я послал Корнею Ивановичу новый опус с оговоркой, что это в последний раз. Работа была посвящена многозначности слова, игре на этой многозначности в поэтической строке и носила научно-популярный характер. Корнею Ивановичу она не понравилась, и он написал:
"Дорогой Э. И.
Эта статейка менее удалась Вам, чем первая. В ней нет никаких открытий. Кто же не знает, что "важный" имеет два значения? "Важничать "тяжко-важко", "важности", "вага" - все это известно всем словарям и всем слововедам. У Вас много пытливости, много словесной чуткости, но приведенные Вами тексты не дают Вам оснований сказать, что "И слово играет радугой своих смыслов". Слишком большой вывод из очень мелких (и к тому же общеизвестных) фактов.
Простите, пожалуйста.
С приветом
К. Чуковский
6 ноября 1960 г. 1"
1 В 1963 году в "Вопросах литературы" (№ 12) и в 1964 году в журнале "Русский язык в школен (№ 2) были напечатаны мои статьи, в которых использовались помимо прочего материалы из работы, раскритикованной Корнеем Ивановичем. Я считал, что теперь, после учета замечаний Корнея Ивановича, у меня уже имелись основания в конце одной из этих статей сказать о "радуге значений".
В январе 1961 года вышел № 1 "Вопросов литературы" с моей статьей "Поговорим о нашей речи". В десятых числах февраля мне позвонила Евгения Александровна Кацева, принявшая большое участие в судьбе этой, как говорят в журнально-издательских сферах, "самотечной" статьи. Евгения Александровна сказала, что в "Вопросы литературы" на мое имя пришло письмо от Корнея Ивановича. Я помчался туда.
"Дорогой тов. Э. Ханпира. Изо всего, что печатается сейчас о языке, мне больше всего пришлась по душе Ваша статья. (Вся, за исключением заглавия, которое как бы нарочно уклоняется от своей прямой роли: определить содержание статьи.)
Действительно давно уже возникла потребность не только восставать против всяких словесных ошибок, но и против тех, кто восстает против них без всяких для того оснований. Чудесно Вы сделали, что посягнули на Горького ("целый ряд") и на Сергеева-Ценского ("встать на колени"). Я помню, как Алексею Максимовичу доказывал Евг. Замятин, что "целый ряд" совершенно законная форма. А. М., как мне показалось, согласился с
Еще раз - спасибо за умную - и отлично написанную статью!
Ваш К. Чуковский.
3 февр. 1961 г."
В ответном письме, поблагодарив Корнея Ивановича за лестный отзыв, я согласился с критикой заглавия и написал, что, пожалуй, больше подошло бы "Против излишнего запретительства". К этому времени как раз вышел 1-й номер "Русского языка в школе" со статьей о безупрёчно, и я послал его Корнею Ивановичу. Для меня это было не только соблюдением элементарного правила литературной и научной этики. Это было и желанием поделиться радостью с Корнеем Ивановичем: когда у тебя напечатаны всего три вещи, каждая новая публикация - праздник.
28 февраля или на следующий день я читал новое письмо Корнея Ивановича:
"Дорогой Э. И., я рад, что получил Ваш адрес. Мне почему-то казалось, что письмо, адресованное в "Вопросы литературы", до Вас не дойдет. Статью Вашу я обильно цитирую в своей статье о языке, которую сочиняю теперь. Очень хотелось бы показать Вам эту мою статью и посоветоваться обо многом. Не приедете ли Вы ко мне в Переделкино (ул. Серафимовича, 3) к 6 часам 28 февраля? Если письмо не дойдет до Вас к этому времени, сделайте милость, приезжайте в марте - когда вздумается.
Простите бесцеремонность моего обращения к Вам. О "безупрёчном" статью прочитал вновь. Она интересна, но узка, а "Против изл. запретительства" прельщает именно своей широтой.
Не захватите ли с собою тот отрывок статьи, кот. не вошел в "Вопр. литер."?
Ваш К. Чуковский
26.II.61"
Дозвониться мне не удалось. Я спросил в письме, можно ли приехать 10-го. В том же письме извещал Корнея Ивановича, что "Вопросы литературы" готовят дискуссию в Центральном Доме литераторов на тему "Как мы говорим, как мы пишем", что журнал рассчитывает на его участие и что вступительное слово поручено сделать мне.
"Увы, увы, дорогой Эрик Иосифович, 10 марта я уезжаю из Переделкина и буду свободен только 13-го, 15-го, 16-го.
Ни в каких дискуссиях участвовать не буду. Вопрос о языке - тонкий и сложный. [...]
Если Вы не боитесь 13-го, приезжайте и привезите свою работу.
Очень хочется познакомиться с Вами по-настоящему.
Ваш К. Чуковский".
Письмо отправлено 7 марта. Я ответил, что приеду 13-го.
* * *
Наступило 13 марта 1961 года.
Я давно завидовал красивым женщинам: мне казалось, что они, привыкшие к поклонению и поклонникам, совершенно не тушуются, не смущаются при знакомстве со знаменитыми мужчинами.
Мне тридцать четвертый год, а человеку, которого я через несколько десятков минут увижу и с которым буду говорить, - семьдесят девятый. И этот человек - Чуковский... Мысль, двигаясь в этом направлении, могла повернуть меня назад. Старался отвлечься дорожными впечатлениями. А вот и Переделкино. Вхожу в дом. Клара Израилевна поднимается наверх. Вскоре она возвращается и говорит, что Корней Иванович ждет меня. Сверху доносится голос, который нараспев несколько раз произносит мою фамилию. Это, видимо, была одна из милых привычек Корнея Ивановича, как и обращение к некоторым людям по фамилии, на европейский манер. Стучу в дверь. Тот же веселый голос говорит: "Войдите". Посреди комнаты на ковре стоит высоченный человек. Со словами: "Так вот вы какой" - он протягивает мне руку, в которой почти тонет моя.