Воспоминания о монастыре
Шрифт:
Так намучались люди за этот бесконечный день, что все говорили, Завтра хуже быть уже не может, а меж тем все знали, что будет хуже в тысячу раз. Вспоминалась всем дорога, что спускается к Шелейросской долине, крутые повороты, головокружительные спуски, почти отвесные обрывы, Как же нам пройти, бормотали себе под нос люди. За все лето не выдалось дня жарче, земля жгла ступни, точно жаровня, солнце впивалось в спину, словно шпора в лошадиный бок. Водоносы бежали вдоль вереницы людей с кувшинами на плечах, воду приходилось брать в местных колодцах, все они находились в долине, иногда очень далеко, потом нужно было карабкаться в гору пешеходными тропками, поить людей и скотину, на галерах и то легче. К обеду добрались до холма, откуда виднелся Шелейрос, приютившийся в глубине долины. Тут Франсиско Маркес разговорился, мол, удастся им спуститься или не удастся, а нынче будет он спать с женой, этой ночки никто у него не отнимет. Вместе с подручными нарядчик спустился вниз к реке, по дороге показал, какие участки самые опасные, в каких местах надо позаботиться о подпорках для фуры, чтобы сохранить камень в целости и сделать передышку, и в конце концов порешил отпрячь волов и отогнать их в места попросторнее, за третий поворот, так, чтобы они не мешали разворачивать фуру, а в то же время были поблизости, чтобы можно было привести их, не тратя даром времени, если дело того потребует. Таким образом, придется скатывать фуру вниз вручную, без тягла. Другого выхода не было. Покуда отпрягали и отгоняли волов, люди, рассыпавшись по гребню горы, на самом солнцепеке, глядели на безмятежную долину, на огороды, на тени, дышащие
Как все это было, пускай расскажут другие, они больше знают. Шестьсот человек, отчаянно цеплявшихся за двенадцать лямок, закрепленных в задке фуры, шестьсот человек, ощущавших, что от долгого усилия мышцы их постепенно слабеют, шестьсот человек, испытывавших лишь одно, шестисоткратно умноженный страх бытия, да уж, вчерашнее всего лишь детские игры, а история Мануэла Мильо сущие бредни, ибо на самом деле человек существует тогда, когда все зависит только от его силы, когда осталось лишь одно, страх, что этой силы не хватит, чтобы удержать глыбищу, неумолимо сталкивающую его вниз, а все ради чего, ради того, чтобы поставить один камень там, где хватило бы трех поменьше либо десятка обычных, балкон остался бы балконом, просто мы не могли бы докладывать с гордостью его величеству, Это цельная глыба, и посетителям, прежде чем провести их в другой зал, Эта глыба цельная, по милости такого рода вспышек глупой гордыни и расцветает пышным цветом глумливая ложь в ее национальных и специфических проявлениях, таких, например, как нижеследующее утверждение из учебников по истории и солидных исследований, Возведением монастыря в Мафре нация обязана королю Жуану V, давшему обет построить оный, если родится у него ребенок, вот маются шестьсот человек, они ребенка королеве не делали, но они-то и расплачиваются за обет, они-то и влипли в дерьмо, простите за выражение, анахронизм, тогда так не говорили.
Спускалась бы дорога прямо в долину, все свелось бы к игре, может, даже занятной, все равно что запускать бумажного змея, только змей каменный и полетит вниз, а так то же самое, отпустить бечеву, потом намотать, и пускай фура катилась бы своим ходом, а в нужный момент, прежде чем стала бы скорость неудержимой, придержали бы фуру, чтобы не сверзилась в долину, давя по пути людей, не успевших уберечься, они ведь тоже, случается, всего лишь игрушки, что держатся на бечеве, этой либо другой. Но все дело в поворотах, они и есть самое страшное. Когда дорога шла по ровному месту, на поворотах использовались волы, как мы объяснили выше, часть их толкала сбоку передок фуры, покуда не выводила ее на прямой участок дороги, протяженный или короткий. Тут все дело было в терпении, одни и те же действия приходилось повторять столько раз, что они стали привычными, отпрягай, впрягай, отпрягай, впрягай, тяжко приходилось волам, люди же знай себе покрикивали, а если подсобляли, то помалу. А тут не то что покрикивай, в голос кричи от муки, дьявольское сочетание поворотов со спусками, к тому же многократно повторяющееся, тут кричать в голос надорвешься, а силенок и так не хватает. Поразмыслим, как быть, отложим крики до той поры, когда принесут они облегчение. Фура съезжает до начала поворота, держась как можно дальше от обрыва, с внутренней стороны дороги под переднее колесо кладут подпорку, причем подпорка должна быть не настолько мощной, чтоб фура остановилась, но и не настолько хлипкой, чтоб фура раздавила ее собственной тяжестью, если кто думает, что дело это несложное, то потому лишь, что не участвовал самолично в доставке этого камня из Перо-Пинейро в Мафру, а лишь присутствовал при сем, сидя верхом на муле либо глядя на все издали, из другого времени и места, сквозь эту страницу. Когда фуру удастся таким образом притормозить, с великим риском, на нее, случается, черт насылает придурь и она не трогается с места, словно врылась колесами в землю. Так чаще всего и бывает. И только при редчайшем стечении обстоятельств, когда поворот направлен к долине, поверхность дороги гладкая, склон удобный, словом, все сходится, только тогда платформу можно будет без особого усилия сдвинуть с места, подтолкнув сбоку, либо же, и это уже совсем чудо из чудес, она покатится вперед сама собой. Но, как правило, происходит другое, как правило, приходится прилагать великие усилия, тщательно выбирать место и рассчитывать время, чтобы фура не покатилась с чрезмерной, а потому опасной скоростью, либо, что все-таки, благодарение Господу, меньшее зло, чтобы не пришлось снова с трудом и муками толкать ее в противоположном направлении. Орудуют люди вагами, придерживая ими четыре задних колеса, пытаются сдвинуть фуру с места хоть на полпяди, те, кто тянет лямку, пособляют, тянут в том же направлении, стоит галдеж, люди с вагами обливаются потом в чаще из натянувшихся канатов, жестких, как железные тросы, тем, кто лямку тянет, приходится иной раз спускаться вниз по склону и тянуть оттуда, люди нередко оступаются и катятся вниз, покуда обходилось без особых повреждений. Наконец поддалась фура, сместилась на одну-две пяди, а тем временем приходилось то подпирать переднее колесо, что со стороны долины, то убирать подпорку, чтобы фура не вышла из повиновения как раз в тот миг, когда она словно бы предоставлена самой себе, а людей при ней слишком мало, им с нею не совладать, потому что при всей этой беспорядочной возне места не хватает, повернуться негде. Наверху, на насыпи, восседает дьявол, дивится собственной неискушенности и милосердию, ему и в голову не приходила этакая пытка, а ведь была бы всем карам карой у него в аду.
Среди тех, кто подпирает переднее колесо, Франсиско Маркес. Он уже доказал свою сноровку, один поворот выдался скверный, два еще поганее, три хуже некуда, четыре впору рассудок утратить, и всякий раз изворачивайся на двадцать ладов, Франсиско Маркес и сам понимает, что работа у него спорится, сейчас, поди, о жене и не думает, всему свое время, его внимание сосредоточилось на колесе, вот-вот начнет крутиться, нужно подпереть, но так, чтобы не пропали вхолостую усилия сотоварищей, подталкивающих фуру сзади, а в то же время так, чтобы фура не набрала скорость и не выбила подпорку. Как же все сейчас случилось. Может, отвлекся Франсиско Маркес, может, потерся лбом о предплечье, вытирая пот, может, загляделся сверху на родной свой Шелейрос и вспомнил все-таки про жену, как бы то ни было, подпорка выскользнула у него из рук как раз в тот момент, когда фура покатилась, непонятно, как все произошло, увидели только, что тело уже под фурой, один камень весит больше двух тысяч арроб, если мы не позабыли. Говорят, несчастье никогда не приходит в одиночку, обычно так оно и бывает, любой из нас может подтвердить, однако же на сей раз тот, кто их насылает, решил, что смерти одного человека достаточно. Фура, которая могла бы скатиться с грохотом вниз по склону, остановилась, потому что переднее колесо застряло в выбоине, спасенье не всегда приходит вовремя.
Вытащили из-под фуры Франсиско Маркеса. Колесо проехало по его животу, перемолов кости и внутренности, почти отделив от туловища ноги, а от того, что было между ног и столько раз гнало его в путь, ничегошеньки не осталось. Принесли носилки, положили на них тело, прикрыли плащом, который сразу промок от крови, двое взялись за ручки носилок, еще двое пошли за ними, чтобы сменять, всем четверым придется сказать вдове, Принесли мы вашего мужа, сейчас эта женщина стоит в дверях своего дома и говорит детям, Нынче ночью будет ваш отец спать дома.
Когда фура с камнем съехала в долину, снова припрягли быков. Возможно, тот, кто насылает несчастья, пожалел, что в первый раз поскупился, во всяком случае, фура наехала на выступ скалы и, подавшись вбок, столкнула с отвесного обрыва двух волов. У них оказались сломаны ноги, пришлось прикончить, весть об этом разнеслась по Шелейросу, и жители сбежались поживиться мясом, перепало на бедность, волов тут же освежевали и разделали, кровь рекой лилась по дороге, сколько ни разгоняли солдаты народ ударами сабель плашмя, фура не сдвинулась с места, пока на костях оставалось мясо. Тем временем стемнело.
Отсутствия этих троих никто не замечает. Фура движется вверх по склону все так же медленно, если б сжалился Бог над людьми, сотворил бы землю плоской, как ладонь, быстрее можно было бы доставлять камни. Этот камень в пути уже пятый день, когда минуем склон, дорога станет легче, но на сердце у людей неспокойно, а про тело и говорить нечего, все мышцы ноют, но кто же станет жаловаться, на то и даны мышцы людям. Волы, те не рассуждают и не сетуют, просто отлынивают, делают вид, что тянут, а сами не тянут, тут один выход, дать им передохнуть малость, поднести к морде охапку соломы, и вскоре воспрянут они, словно весь вчерашний день провели в праздности, вон как весело покачиваются бока, любо поглядеть. Покуда не дойдет дело до нового спуска, до нового подъема. Тогда производится перегруппировка войск и сил, столько-то туда, столько-то сюда, а ну, поднажмем, Э-э-э-э-и-и-и-ух, надрываются голоса, Та-та-та-та-та-ра, трубит рожок, воистину поле битвы, и погибшие есть, и раненые, не все потери равноценны, если можно так выразиться, а в целом четыре головы, удобный способ подсчета.
После обеда ливмя лил дождь, и очень кстати. Когда стемнело, снова пошел дождь, но никто не роптал. Самый мудрый подход к явлениям природы это не придавать им значения, пускай себе солнце печет или дождик льет, лишь бы в меру, да и то во время потопа не все ведь люди утонули, да и засуха не всегда так сильна, чтоб не уцелела какая-нибудь травинка или хоть надежда найти таковую. Дождь лил в течение часа или около того, затем тучи ушли, тучи и те обижаются, если не обращать на них внимания. Костры на сей раз разожгли большие, многие разделись донага, чтобы высушить одежду, прямо тебе сборище язычников, но мы-то знаем, что дело вершат они самое католическое, а то как же, надо отправить камень в Мафру, отправить бы и камень, и Мафру куда подальше, главное, были бы налицо усердие и вера, но вера тому дается, кто в состоянии заслужить ее, на сию тему могли бы мы рассуждать до бесконечности, если бы Мануэл Мильо не приступил снова к своей истории, одного слушателя не хватает, но замечаем его отсутствие только я, да ты, да он, прочие и не ведали, кто такой Франсиско Маркес, иные видели его мертвым, а большинство вообще не знало, не нужно думать, что перед прахом прошествовали шестьсот человек, воздав ему от всей души посмертные почести, такое случается только в эпопеях, послушаем-ка историю Мануэла Мильо, Однажды ушла королева из дворца, где жила она с мужем-королем и детьми-инфантами, а тут начались сплетни, мол, разговор-то близ пещеры был не такой, как ведут обычно королевы с отшельниками, больше смахивал на пляску да на хвост павлиний, вот король и осатанел от ревности, понесся к пещере, вообразив, что честь его поругана, уж таковы они, короли, думают, у них чести больше, чем у других людей, что сразу видно по их короне, пришел, а там ни королевы, ни отшельника, он еще пуще взбеленился, это же верный признак, что сбежали они, ну и послал он войско искать беглецов по всему королевству, а покуда солдаты ищут их, давайте-ка спать, пора уже. Жозе Малый возмутился, Где же это слыхано, чтоб историю вот этак рассказывали, кусками, а Мануэл Мильо не сплоховал, Каждый день сам по себе всего лишь кусок истории, никто не может рассказать ее до конца, и Балтазар подумал, Кому пришелся бы по нраву наш Мануэл, так это отцу Бартоломеу Лоуренсо.
На другой день, в воскресенье, была месса и проповедь. Чтобы лучше было слышно, монах читал проповедь, стоя на фуре с таким же важным видом, как если бы читал ее с амвона, и беспечный слуга церкви не отдавал себе отчета в том, что учиняет величайшее святотатство, попирая сандалиями жертвенник, ведь камень воистину был жертвенный, ибо ради него пролилась безвинная кровь, кровь Франсиско Маркеса из Шелейроса, отца семейства, и кровь того, кто остался без ступни в Перо-Пинейро еще до начала путешествия, и кровь волов, не забудем про волов, по крайней мере не забудут про них жители Шелейроса, которые их разделывали и у которых нынче, в воскресенье, еда будет получше. Стал читать монах проповедь и начал, как все они, Возлюбленные чада, с горних высот зрит нас Пресвятая Дева и Божественный Сын Ея, с горних высот созерцает нас и отец наш святой Антоний, из любви к коему должны мы доставить сей камень в селение Мафру, тяжек сей груз, но тяжелее бремя грехов ваших, и все же носите вы их на сердце как ни в чем не бывало, а посему надлежит вам взирать на труд сей как на покаяние, а еще как на дар, что приносите вы с любовью, особое это покаяние и дар необычный, ибо не только платится вам за то деньгами, положенными по контракту, но и воздается свыше отпущением грехов, ибо воистину говорю вам, доставка камня сего в Мафру столь же святое деяние, как походы крестоносцев, в стародавние времена отправившихся ко святым местам, дабы освободить их от неверных, ведайте, что те из них, кто нашел там смерть, наслаждаются жизнью вечною, и вместе с ними пребывает уже, созерцая лик Господень, тот сотоварищ ваш, что умер позавчерашнего дня, и не диво ли, что случилась смерть его как раз в пятницу, не отрицаю, умер он без покаяния, не подоспел вовремя духовник, ибо, когда пошли вы за ним, был ваш сотоварищ уже мертв, но спасло его то, что он тоже участвовал в сем Крестовом походе, и равным образом спаслись те, кто умер в Мафре в лазаретах или свалился со стен, нет спасения лишь нераскаянным грешникам, умершим от постыдных болезней, и таково милосердие небесное, что отворятся райские врата даже перед теми из вас, что погибнут в поножовщинах, которые вечно вы затеваете, где еще сыщешь людей столь жестокого и необузданного нрава, но как бы там ни было, а монастырь строится, подаждь, Господи, всем нам терпения, вам сил, а королю денег, дабы довести дело до конца, ибо монастырь необходим для ради упрочения порядка и вековечного торжества веры, аминь. Кончилась проповедь, слез монах с фуры, и, поскольку было воскресенье, день святой, когда работать не положено, делать было больше нечего, одни отправились на исповедь, другие причастились, не все, на всех святых даров не хватило бы, разве что произошло бы чудо и количество облаток умножилось бы, но об этом сведений не осталось. К вечеру завязалась потасовка между пятью участниками сего Крестового похода, но на этом эпизоде подробно останавливаться не будем, дело не зашло дальше нескольких оплеух и крови из носу. А погибли бы, отправились бы прямехонько в рай.
В тот вечер досказал Мануэл Мильо свою историю. Спросил его Балтазар Семь Солнц, удалось ли королевским солдатам схватить королеву и отшельника, и ответил Мануэл Мильо, Не удалось, обыскали они все королевство пядь за пядью, обшарили дом за домом, но их не нашли, и, молвив это, умолк. Сказал Жозе Малый, Вот так история, стоило целую неделю ее рассказывать, и ответил Мануэл Мильо, Отшельник перестал быть отшельником, королева перестала быть королевой, но никому не известно, удалось ли отшельнику сделаться мужчиной, а королеве женщиной, мое-то мнение, что было им то не по плечу, ведь когда случится такое, уж как-нибудь да проявится, будет знамение, а тут ничего такого не было, но все это произошло так давно, что никто из них в живых не остался, ни он, ни она, а со смертью и всякой истории конец. Балтазар постучал своим крюком по валявшемуся поблизости камушку. Жозе Малый поскреб подбородок, колючий от щетины, и полюбопытствовал, А как стать мужчиной погонщику волов, и Мануэл Мильо ответил, Не знаю. Семь Солнц швырнул камушек в огонь и сказал, Может, если выучится летать.