Воспоминания о Тарасе Шевченко
Шрифт:
брат, — говорил мне Тарас, — у тебя, у тебя /33/ я буду; потому что на всей святой Украине
нигде и ни у кого не будет мне так тепло, как у тебя». Тарас тогда прожил у меня месяца два,
а может быть, немного меньше... Это было его последнее пребывание и у меня, и на
Украине... Не довелось мне больше увидеться с ним живым... Не так сталось, как
мечталось!..
Тарас Григорьевич искренно полюбил мою семью, живя у меня, особенно моего
одиннадцатилетнего сына
раз брал с собой моего Андрея. Андрей пел ему наши песни, которыми Тарас, как сам он,
бывало, говорил, «упивался», и рассказывал мальчику, какая песня что означает.
В летнее время, особенно в сенокос или жатву, мне было некогда сидеть дома, я работал
от зари до зари, поэтому с Тарасом мне доводилось беседовать только тогда, когда он,
бывало, разохотится и поедет со мной на работу, или же вечером, если я возвращался
пораньше, пока он еще не ляжет спать. Вставал он очень рано, в четыре часа. Встанет и
сразу в сад: а сад в Корсуне (имение князя Лопухина) был очень, очень хороший! Во-
первых, потому что место само по себе очень красивое, а кроме того, князь не пожалел
денег, чтобы сделать свой сад еще прекраснее. Выберет, бывало, Тарас в этом саду какой-
нибудь чудесный уголок и изобразит его на бумаге. Пожалуй, в саду не осталось ни одного
уголка, не зарисованного им в альбом. Однако поэтической душе нашего Кобзаря были
милы только те уголки, в которых искусство человека не нарушало искусства матери-
природы. Тарасу больше нравились глухие, запущенные уголки сада.
Когда Тарас ездил со мной на работу, он постоянно пытался обратить мое внимание на
то, что следует заводить как можно больше машин, чтобы как можно меньше работали
31
человеческие руки. Во время таких поездок Тарас, бывало, рассказывал кое-что о своей
тяжелой жизни в ссылке, но как рассказывал! Начнет, скажет несколько коротких слов,
будто оторвет. Да и такие рассказы случались редко. Тарас не любил ворошить своей
минувшей беды! Из того, что я услышал от него, мне стало известно, что вскоре после того,
как он вернулся в Киев, побывав у меня последний раз перед Ссылкой, его арестовали,
отвезли в Петербург и кинули в Петропавловскую крепость; там он просидел, кажется,
четыре месяца, а оттуда его выслали прямиком за Арал, в солдаты... Сидя в крепости, Тарас
отпустил бороду, не брился и приехал за Арал бородатым. Как-то раз ходит он по берегу
Арала и встречает казачьего офицера из уральских казаков; офицер подошел к нему и стал
просить благословения, приняв его за попа-«раскольника». Тарас стал отнекиваться
уверять, что он не поп; но офицер стал божиться и клясться, что о его благословении никто
не узнает; а потом достал из кармана бумажку в 25 рублей и тычет Тарасу в руки, упрашивая
принять и молиться за него. Тарас денег не взял и благословлять не стал, однако офицер так
все же до конца не поверил, что Тарас не поп, высланный за Арал. Из-за этой истории Тарас
вскоре сбрил бороду.
Через некоторое время туда прибыла экспедиция, снаряженная правительством для
описания Аральского моря. Начальник экспедиции капитан Бутаков упросил начальство
Тараса, чтобы его с ним отпустили. Начальство долго возражало, но потом отпустило. Тарас
/34/ всегда вспоминал Бутакова как человека образованного, честного, правдивого и
добросердечного. «Сам господь послал мне спасителя, — говорил Тарас, — без Бутакова я
бы погиб, а так, проведя два года в обществе этого человека, я привык к своей беде». После
экспедиции Тараса перевели в Оренбург, а потом заперли в Новопетровском укреплении, где
он и пробыл, пока его не освободили. Из своей жизни в Новопетровском Тарас рассказывал
мне один такой случай: «Иду, — говорит, — по улице, встречаю офицера; надо шапку снять,
а я что-то задумался и снял шапку не той рукой, которой положено по «Уставу», — за это
меня, раба божьего, под арест на неделю...»
Я не знал человека, который бы любил наши песни больше, чем Тарас. Бывало, я только
вернусь вечером с работы домой, Тарас сейчас же ведет меня в сад и давай петь! Певцы из
нас были безголосые: хороших голосов у нас не было, Тарас брал больше чувством; каждое
слово в его песне изливалось с таким чистым, искренним чувством, что едва ли какой-
нибудь артист-певец мог выразить его лучше, чем Тарас! Любимой песней Тараса была:
«Ой зійди, зійди, зіронько вечірня...» Окончив эту песню, он сразу начинал следующую:
«Зійшла зоря із вечора, не назорілася, прийшов милий із походу, я й не надивилася».
Записывая эти воспоминания спустя шестнадцать лет, я будто и теперь слышу, как Тарас
вечером, при луне, поет в моем саду, как в его голосе изливается чувство, как говоритего
песня!.. Будто теперь вижу, как под конец песни дрожит его голос и на длинные усы
скатываются слезы из глаз.
Ссылка и солдатская служба за Аралом не огрубили, не очерствили его нежное, доброе,
мягкое и любящее сердце... Тарасу хотелось обзавестись семьей;видя мою жизнь, он не раз