Воспоминания о Тарасе Шевченко
Шрифт:
53
В это время я был хорошо знаком с известным малороссийским писателем Е.
Гребенкою. С ним-то я прежде всего посоветовался, каким образом помочь нашему земляку.
Гребенка принял близко к сердцу мое предложение, стал часто приглашать Тараса к себе,
давал ему для чтения книги, сообщал разные сведения и проч. Потом уже я представил
Тараса конференц-секретарю Академии художеств В. И. Григоровичу с убедительной
просьбой освободить его от жалкой участи.
С
вместе с Григоровичем представил его В. А. Жуковскому».
Знакомство с такими людьми не могло остаться без влияния на развитие молодого
человека. Беседы, слышанные им у них в доме, книги, получаемые от Гребенки, быстро
подвинули вперед его образование. Пробыв целый день на работе, взятой хозяином с
подряда и состоявшей в покраске окон, потолков, а иногда и заборов, ночью, забравшись на
чердак, он постоянно читал все, что ему попадалось в руки. А память у него была
изумительная. Поэт наш по своему положению примыкает к разряду тех необыкновенных
людей, которые названы у Дизраэли поздно воспитанными гениями — sero sapientes.
«Что гений воспитывает сам себя, в этом мы ссылаемся на собственное свидетельство
всех членов этой великой семьи, но это само-/58/ воспитание идет не всегда удачно, и
многие гениальные личности оканчивают дни свои посреди обломков собственного таланта
и с убитой душой. Многие из великих людей половину жизни своей истратили на то, чтобы
вознаградить потерянное время или искоренить в себе следы дурного воспитания» *.
* «История литературного гения», Дизраэли.
Замечание это в некотором отношении можно приложить и к даровитой личности
Шевченка. Лишенный в детстве элементарного образования, облегчающего трудный путь к
серьезному учению, поэт-самоучка с величайшим усилием усваивал научные сведения, без
системы и порядка, но он преодолевал эти затруднения, поставленные ему на пути к
развитию прежним учением на медный грош /59/ у дьячка-спартанца, и масса
приобретаемых сведений не задавила его способностей: светлый природный ум поэта
систематизировал эти сведения, отличая между ними важное от неважного, не обременяя
памяти бесполезным хламом.
Тарас изумлял Сошенка своими успехами. Желая ближе познакомиться с направлением
его таланта, Жуковский дал ему однажды тему: описать жизнь художника. Неизвестно,
насколько Тарас удовлетворил пытливость нашего знаменитого романтика; известно только
то, что с этого именно времени Жуковский сильно начал хлопотать о выкупе крепостного
автора.
«Около этого времени, — продолжает
был приглашен управляющим домом Шевченкова барина Прехтелем, с которым я
познакомился еще в Ольшаной, перебраться к нему на Моховую улицу. Господа переехали
на дачу, Тарас навещал меня и здесь. Посещения эти весьма не понравились Прехтелю. Он
возненавидел Тараса за его вольные речи и либеральные беседы с дворовыми людьми,
которые и сами начали вольничать, уклоняться от работы и заявлять пред дворецким о
своих человеческих правах. Взбешенный Прехтель решился проучить либерала-крепака. И
вот с субботы на воскресенье кучеру приказано было приготовить на конюшне все, что
нужно. На другой день, едва только приятель мой показался на господском дворе, его
арестовали. Я вижу, что лях шутить не любит, принял на себя роль защитника. Но как я ни
просил этого варвара, ничто не помогло. К счастию, в это время я писал портрет жены его.
(Прехтель недавно женился.) Я к ней. Едва-едва она могла упросить своего разгневанного
супруга, который до того расходился, что с ним сделался нервный припадок. Не насытив
54
своей мести, он даже слег в постель. Этот казус стоил мне немало. Я «падал до ног»,
«сцискал рацицы» и прочие шляхетские штуки выкидывал. Но как бы там ни было, а Тарас
был спасен. Ему запрещено было видеться с дворовыми под страхом жесточайшего
наказания.
Настала осень. Я переселился из палат панских в свою убогую квартирку, к немке
Марье Ивановне. Тарас продолжал бывать у меня все чаще и чаще. Я замечал, что ему день
ото дня становится все тяжелее и тяжелее. В это время из-за границы воротился Брюллов.
Малюя по целым дням заборы, штахеты и крыши, Тарас по ночам уходил в Летний сад
рисовать со статуй и предаваться любимым мечтам о свободе, а по праздникам не
переставал заглядываться на великие произведения живописи в залах Эрмитажа. Душа его
рвалась в Академию. В это время он уже довольно удачно писал портреты акварелью. Барин
и не прочь был исполнить желание Тараса, но, к несчастию, крепостным людям заказан был
вход в святилище свободного искусства. Причиною тому была несчастная судьба многих
крепостных живописцев, которые, получив образование в Академии и возвратясь к
помещикам, не переносили их обращения, оканчивая жизнь свою самоубийством —
резались, вешались, топились *.
* См.: Биография Тропинина. «Русский вестник» за 1861 год.
Выпускать же на волю способного человека не входило в принцип помещичьей власти: