Воспоминания об Александре Грине
Шрифт:
PAGE 513
Страсти, заблуждения, страдания, подвиги, удовольствия и подлости человеческие вытекают из одних и тех же духовных явлений, причин, кого бы он ни описывал: князя или полудикого черкеса, казака или Николая 1-го. Благодаря великой простоте выражения, описания человеческих жизней со всеми их внутренними пружинами, читатель неизменно убеждается в тождественности духовной основы всех людей и, вместе с Толстым, видит, как жалки все ухищрения, все разделения, искусственные, все различия одежд, званий, чинов, занятий. Вообще человек, а не человек такой-то
Особенность художественного таланта Л. Н. Толстого, его эта беспощадная сила реального изображения, в связи с огромной любовью к жизни во всех видах ее и окрасках, его плодовитость и ревнивое отношение к каждому слову, имевшее целью наибольшую, совершеннейшую полноту впечатления, - сделали то, что действительно после Толстого осталось немного (если только осталось) сторон жизни, почему-либо не охваченных его волшебным пером.
Без преувеличения можно сказать, что жизнь и творчество Толстого равны силой своей целой революции. Тот возвышенный демократизм художника, о котором упомянули мы выше (кстати: единственно истинный демократизм), из года в год, из поколения в поколение, оставляя свой мощный след в читательских массах, привел к тому, что слова «Толстой» и «толстовство» стали синонимами гуманности, возвышенного отношения к жизни, человечности и самоусовершенствования. Сама жизнь Толстого, столь удивительная и сложная, является одним из наиболее глубоких и ценных его произведений. Он был близок к природе и звал к ней. Вспоминая Толстого, в сущности вспоминаешь Россию, - народ, обще
PAGE 514
ство, исторические их судьбы, вспоминаешь даже всю русскую литературу.
Да, Толстой - это Россия. Россия в настоящее время переживает период мучительной, героической борьбы с самой собою, - с своим прошлым. Лик ее затемнен ударами и искажениями. Потому-то хорошо и нужно всем нам вспоминать от Л. Н. Толстого о том, какая она, эта Россия, в своих духе и сущности, в целях своих и силах, чтобы, оглянувшись на великое и прекрасное, идти далее по трудному пути с надеждами укрепленными.
Осенью 1918 года Грин переехал к Марии Владиславовне Долидзе, но, кроме фамилии, мы пока что ничего о ней не знаем. Он вскоре ушел от нее и поселился в доме барона Гинцбурга на Васильевском острове, где при ближайшем участии М. Горького был организован Союз деятелей художественной литературы.
На заседании Союза в начале февраля 1919 года было решено издать книгу рассказов Грина с предисловием А. Горнфельда.
5 марта на заседании редакционной коллегии было вынесено постановление: «Принять для напечатания во вторую очередь представленную на рассмотрение книгу А. С. Грина «Львиный удар», с условием замены некоторых неудачных рассказов другими».
Книга не вышла.
Грин, как не достигший сорока лет, был мобилизован, прошел по дорогам гражданской войны, вернулся с санитарным поездом в Петроград.
А. ГРИН ПИШЕТ М. ГОРЬКОМУ
26 апреля 1920 года Грин написал Горькому из Смольнинского лазарета:
«Дорогой Алексей Максимович!
У меня, кажется, сыпняк, и я отправляюсь сегодня в какую-то
PAGE 515
меда и пришлите мне поскорее. Дело в том, что при высокой температуре (у меня 38-40°), - мед - единственное, как я ранее убеждался, средство вызвать сильную испарину, столь благодетельную. Раз в Москве (в 18 г.), будучи смертельно болен испанкой, я пр1овел всю ночь за самоваром и медом; съел его фунта 1 /2, вымок необычайно, а к утру был здоров.
В См «ольнинском» лаз «арете» известно, куда меня отправили.
Во втором письме мое завещание. Жена живет: Зве-ринская, 17б, кв. 25, но еще не приехала из Казани и вестей о ней давно не имею.
Горячо благодарный А. Грин.
ЗАВЕЩАНИЕ
Находясь в здравом уме и твердой памяти, в случае моей смерти завещаю все права собственности на все мои литературные произведения, где бы таковые ни были напечатаны, а также ненапечатанные, исключительно и безраздельно моей жене Вере Павловне Гриневской *. Александр Степанович Гриневский, «А. С. Грин». 26 апреля 1920 года. С.-Петербург. Смольный лазарет».
Горький помог Грину.
В июле Грин уже выступил посредником между Горьким и Верой Павловной Гриневской.
«Глубокоуважаемый Алексей Максимович!
Предъявительница сего письма, Вера Павловна Гриневская, хотела бы написать какую-нибудь биографию из намеченных в плане из «дательства» З. И. Гржебина (Коперник, Гальвани, Вольт, и др «угие», еще не разобранные), но, будучи смущена тем, что отдел этот из компетенции С. Ф. Ольденбурга ** и перешел в ведение г. Пинкевича ***, который приедет лишь в конце августа, решается обратиться к Вам за указаниями, советом и выяснением, возможна ли, для нее, такая работа.
* Несмотря на то что Грин и Вера Павловна разошлись еще в 1913 году, она оставалась для него единственным близким человеком.
** Ольденбург С. Ф.
– востоковед, академик. Был близок к Горькому, участвовал в некоторых его литературных начинаниях.
*** Пинкевич А. П.
– профессор, доктор педагогических наук. Работал в ЦКУБУ.
PAGE 516
Не зная, в литературе, пристрастий по отношению к кому бы то ни было, тем самым я считаю себя вправе написать Вам это письмо, которое написал бы для каждого автора, зная, что он хочет и может выполнить работу добросовестно, талантливо и интересно; написал бы потому, что считаю желание работать соответственно своим способностям - весьма почтенным желанием, вытекающим из чистого родника.
В. П. Гриневская писала в «Всходах», «Детском отдыхе», «Всеоб «щем» журнале», «Читальне Народной школы», «Тропинке», «Проталинке», «Неделе „Со-вр «еменного» слова"» и «Что и как читать детям».
Когда пишут такое письмо, - ясно, что податель его труслив, панически боится сложных редакционных отношений и недоверчиво косится на собственные произведения.
Все, что Вы написали на моей рукописи, принял к сведению и не согласен лишь с упреком в аверченкоиз-ме, так как он смеется вниз, а я смеюсь вверх, но не примите это как гордыню, а лишь как направление шеи.