Воспоминания советского посла. Книга 1
Шрифт:
— Мы были революционным пародом, и мы будем революционным народом!
Я невольно поморщился. К этому времени я достаточно знал Макдональда, чтобы не верить в искренность его слов. Однако мне самому хотелось, чтобы в результате войны Англия перешла на революционные рельсы, и потому я не стал спорить с Макдональдом, а только подумал: «Будущее покажет». Тогда я и представить себе не мог, до каких глубин падения дойдет в конечном счете этот человек!
Вечером в тот день вместе с обоими делегатами я уехал в Девонпорт. Три дня, проведенные на «Аскольде», остались в моей памяти, как почти один сплошной непрерывный митинг. Митинговали всей командой в целом. Митинговали с активом экипажа. Митинговали по группам. Митинговали в судовом комитете. Я оказался в положении оракула, и должен был отвечать на все и всяческие вопросы, решать все и всяческие дела. Больше всего экипаж волновало: как быть с офицерами? На собрании,
К концу третьего дня я покинул «Аскольд» и вернулся в Лондон. На прощанье команда подарила мне большое автографированное изображение крейсера, перевязанное черной морской лентой. Это изображение и сейчас хранится у меня. Провожать меня на дек вышел весь экипаж. Выстроились во фронт, отдали воинские почести. Англичане на берегу были несколько удивлены этими салютами и, когда я высаживался из шлюпки на пристани, до моего уха донеслись обрывки разговора:
— What is the matter? Why such a fuss?
— A Russian Admiral visited the cruiser [109] .
Я мысленно рассмеялся… В душе поднялась волна гордости и радости. Вот до чего мы дожили: воинские почести на кораблях оказывают не адмиралам, а революционерам!..
В мае 1917 г. я уехал в Россию, и мои связи с Макдональдом надолго оборвались. А в жизни Макдональда тем временем происходили важные перемены. Те семена идеологического рака, которые таились в нем еще тогда, в годы моей эмиграции, теперь дали пышные ростки и, в конце концов, отравили весь его духовный организм.
109
— В чем дело? Из-за чего шум? — Русский адмирал посетил крейсер.
Октябрьская революция сразу отбросила Макдональда вправо, но все-таки в ноябре 1917 г. В. И. Ленин еще мог говорить о нем, как о «центристе», т. е. как о человеке, принадлежащем к категории людей рутины, изъеденных гнилой легальностью, испорченных обстановкой парламентаризма и пр. [110] . В октябре 1918 г. Ленин назвал его «полулибералом» [111] , в августе 1919 г. — «салонным социалистом», который «напичкан ученейшими реформистскими предрассудками» [112] , а в июле 1920 г. — «насквозь буржуазным пацифистом и соглашателем, мелким буржуа, мечтающим о внеклассовом правительстве» [113] .
110
См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 31, стр. 171.
111
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 37, стр. 101.
112
В. И. Ленин. Сочинения, т. 29, стр. 402, 470.
113
В. И. Ленин. Сочинения, т. 31, стр. 203.
Но все это были цветочки — ягодки пришли позднее, уже после смерти В. И. Ленина. К началу 1924 г. Макдональд превратился в сознательного врага СССР, лишь скрывающего свои истинные чувства под гладко отшлифованными фразами. Став премьером первого лейбористского правительства, он всячески тормозил официальное признание советского правительства и только под сильнейшим давлением широких масс британского пролетариата был вынужден 2 февраля 1924 г. установить дипломатические отношения с СССР. Зато в последовавших затем англо-советских переговорах об урегулировании спорных вопросов и претензий Макдональд показал себя верным стражем британских капиталистических интересов.
В 1929-1931 гг., когда Макдональд вторично стал премьером лейбористского правительства, он вел уже открыто антисоветскую линию: задерживал восстановление дипломатических отношений с
Все это быстро промелькнуло в моей голове, когда в туманный ноябрьский вечер 1932 г. я стоял на тротуаре Даунинг-стрит и смотрел на слабо освещенные окна дома № 10, где теперь жил Макдональд. Я стоял и думал:
— От преследуемого вождя небольшой социалистической партии до помпезного премьера консервативного кабинета Великобритании… Да, дистанция огромного размера! И как быстро пройден этот жуткий, этот зловещий путь! Потребовалось всего лишь 15 лет. Вот классический пример «перерождения» социалистического лидера в Англии, да и только ли в Англии? Разве не было подобных фактов во Франции, Италии и некоторых других странах?.. Вот какие ядовитые цветы могут вырастать на почве реформизма!
Борьба с британским правительством за возвращение эмигрантов на родину
Кингс Кросс! Среди черных и закопченных лондонских вокзалов это, кажется, самый черный и закопченный. Отсюда весной 1917 г. я начал свой обратный путь на родину, мощным усилием сбросившую ярмо самодержавия. Здесь кончилась моя эмиграция, мои девятилетние скитания по Швейцарии, Германии, Англии. Однако, сколько было волнений перед финалом, сколько трудностей, препятствий!..
Я уже упоминал, что после падения царизма всю политическую эмиграцию без различия партий и группировок охватило одно неодолимое, страстное желание: как можно скорее вернуться на родину. Однако на пути к этому стояли огромные физические и политические трудности.
При тогдашней конфигурации фронтов кратчайший путь из Англии в Россию лежал через нейтральную Скандинавию. Стало быть, прежде всего надо было пересечь Северное море и высадиться где-либо в Норвегии. Оттуда уже по суше можно было так или иначе добраться до Петрограда. Но вот этот скачок через Северное море представлял собой серьезное препятствие. Британские острова в то время блокировались германскими подводными лодками. Северное море было переполнено минами. Торговые суда, на свой страх и риск пытавшиеся пробраться в Берген или Трондхейм, то и дело торпедировались в пути. Я уже рассказывал, как при одном из таких несчастных случаев погиб П. В. Карпович. Нужно было во что бы то ни стало найти более надежный и пригодный для большого числа эмигрантов способ переправы в Норвегию. Эмигранты в Швейцарии, Италии, Франции были охвачены таким же горячим стремлением вернуться на родину, как и мы, лондонцы. Все они лихорадочно искали путей для осуществления своего намерения, и в конце концов, большинство приходило к выводу, что, несмотря на все трудности и опасности, наиболее реальным путем в Россию является северный — через Англию и Скандинавию. Поэтому на нас, лондонцев, нажимали из Парижа, Рима, Женевы, Цюриха. От нас настойчиво требовали немедленного разрешения острой транспортной проблемы.
Мы энергично взялись за дело. Было созвало общее собрание всей лондонской эмиграции, на котором долго и горячо обсуждался вопрос о возвращении на родину. Собрание создало особый комитет по организации этого возвращения. Председателем комитета был выбран я, секретарем Г. В. Чичерин, в числе членов были М. М. Литвинов, А. И. Зунделевич и др. Затем начались длительные хлопоты в различных английских инстанциях — в министерстве иностранных дел, в военном министерстве, в адмиралтействе, в министерстве внутренних дел. Мы с Чичериным вели бесконечные разговоры с десятками английских чиновников, но на первых порах дело двигалось туго. Тут сказывалась и бюрократичность английских властей, и необычность наших требований, и действительная трудность наладить безопасное сообщение между Англией и Норвегией. Однако главное было все-таки не в этом. Главное было в политике.