Воспоминания советского посла. Книга 2

Майский Иван Михайлович

Чтобы парировать маневр Саймона, я посетил 11 января 1933 г. Ванситарта (Саймон в этот момент был в Женеве) и просил постоянного товарища министра рассматривать наш разговор как совершенно частный. Ванситарт согласился, и затем я подробно коснулся дела «Лена Голдфилдс». Я сказал, что всякая попытка связать это дело с только что начавшимися торговыми переговорами была бы настоящим несчастьем. Спор о претензиях «Лена Голдфилдс» столь сложен и запутан, что может быть удовлетворительно разрешен лишь в порядке компромисса. Важнейшим условием такого компромисса является наличие дружеской атмосферы в отношениях между двумя сторонами. Такой атмосферы сейчас, сразу после денонсирования торгового соглашения 1930 года, нет. Поэтому настоящий момент

кажется мне мало подходящим для того, чтобы рассчитывать на достижение благоприятного решения в деле «Лена Голдфилдс». Отсюда вывод: надо сначала подписать новое торговое соглашение, а уже потом в более спокойной и дружественной атмосфере сделать попытку урегулирования старого спора. Ванситарт выслушал меня, обещал передать мои соображения Саймону, но никак не ангажировался.

Три дня спустя, 14 января, я получил от только что вернувшегося из Женевы Саймона весьма официальную ноту, в которой министр иностранных дел, ссылаясь на мою частную беседу с Ванситартом (факт, необычный в дипломатическом обиходе), заявлял: «Ввиду сильного и вполне оправданного общественного возбуждения, вызванного в нашей стране обращением (Советского правительства. — И. М.) с компанией, длительностью задержки в разрешении ее претензий и нынешним тупиком в переговорах о таком разрешении, я не смогу предупредить дальнейшее обсуждение данного вопроса в парламенте или хотя бы отсрочить такое обсуждение, если бы я даже попытался это сделать». Далее следовал уже прямой шантаж:

«Если бы, однако, Советское правительство, — писал Саймон, — было готово сделать компании до ближайшего заседания парламента 7 февраля предложение об урегулировании спора, которое имело бы разумные шансы быть принятым компанией и которое, конечно, должно было бы быть значительным шагом вперед по сравнению с последним предложением 1 млн. ф. ст. в погашение^{15} претензии 13,5 млн. ф, ст., — то в этом случае было бы возможно обеспечить такое положение, при котором данный вопрос не стал бы камнем преткновения в ходе торговых переговоров».

Из ноты Саймона явствовало, что он не только собирается связать дело «Лена Голдфилдс» с переговорами о новом торговом соглашении, но что он даже готов жертвовать этим соглашением ради удовлетворения хищнических аппетитов компании. Вот как близко к сердцу принимал министр иностранных дел интересы англо-американских капиталистических магнатов!

Конфликт

В течение января 1933 г. произошло несколько встреч экспертов. С нашей стороны это были Каган и некоторые работники торгпредства, с английской стороны — сэр Хорас Вилсон. Задача экспертов состояла в уточнении ряда моментов, затронутых в меморандуме министерства торговли от 29 декабря 1932 г., и нам удалось несколько глубже прощупать намерения наших партнеров по переговорам. С каждой новой встречей становилось все яснее, что английское правительство собирается установить для советской торговли совершенно исключительный режим, носящий характер явной дискриминации. Параллельно шли уже упоминавшиеся выше дискуссии с Форин оффис по вопросу о «Лена Голдфилдс». Впредь до окончания этих дискуссий, или, по крайней мере, вплоть до полного выяснения позиций сторон по спорному вопросу мы не считали целесообразным устраивать новое заседание обеих делегаций. 3 февраля в моем ответе Саймону на его ноту от 14 января между прочим говорилось:

«Я не могу не выразить своего глубокого удивления по поводу заявления, содержащегося в Вашей ноте от 14 января, что вопрос о «Лена Голдфилдс» может стать «камнем преткновения в ходе торговых переговоров». Согласие Советского правительства вести переговоры с британским правительством о заключении нового торгового соглашения, содержащееся в моей поте от 7 декабря 1932 г., ни в коем случае не означает

его согласия обсуждать в связи с этим другие вопросы, не имеющие прямого отношения к вопросу о новом торговом соглашении. Я искренно надеюсь, что в интересах быстрого и успешного завершения торговых переговоров, имеющих, несомненно, первостепенное значение как для СССР, так и для Великобритании, эти переговоры не будут осложнены таким вопросом, как вопрос о «Лена Голдфилдс»».

Только поставив в вопросе о «Лена Голдфилдс» все точки над «и», наша делегация сочла возможным сделать следующий шаг в развитии торговых переговоров. Второе заседание делегаций — уже чисто деловое — состоялось 9 февраля 1933 г. Ренсимена на этом заседании не было (он вообще больше ни разу не появлялся в ходе переговоров). Британскую делегацию возглавлял глава департамента заморской торговли Колвил, присутствовали Хорас Вилсон и еще несколько экспертов министерства торговли, а также представитель министерства иностранных дел Л. Кольер, директор северного департамента этого министерства, в компетенцию которого входили отношения Англии с СССР. В советской делегации были я и Озерский, кроме того, присутствовали Каган и некоторые работники торгпредства.

На заседании 9 февраля я выступил с большим заявлением, которое было тщательно подготовлено нашей делегацией. Заявление от 9 февраля точно определяло советскую позицию в происходящих переговорах.

«Основным принципом Советского правительства в области торговли с другими странами, — говорилось в заявлении, — всегда было и остается решительное сопротивление всяким попыткам создать для советской торговли специальный режим. Советское правительство всегда держалось того мнения, что советская торговля с любой страной должна производиться на базе полного равноправия с торговлей других наций. Поэтому Советское правительство ни в коем случае не может допустить прямого или косвенного нарушения статуса равноправия советской торговли».

В качестве иллюстрации к высказанному общему положению был приведен следующий случай: в конце 1930 г. французское правительство односторонним актом ввело систему специальных квот и лицензий для импорта во Францию хлеба и леса из СССР. Советское правительство ответило на эти мероприятия французского правительства прекращением всякого импорта из Франции в СССР, а также запрещением советским торговым организациям фрахтовать французские суда и использовать для своих транспортных надобностей французские порты. Акция Советского правительства подействовала отрезвляюще на французских реакционеров, и в июле 1931 г. конфликт был урегулирован путем отмены с обеих сторон исключительных мероприятий.

Исходя из принципа равноправия для советской торговли, советская делегация подошла и к оценке меморандума министерства торговли от 29 декабря 1932 г. и заявила, что предложения, изложенные в названном меморандуме, являются для нее неприемлемыми, ибо они «проникнуты стремлением создать специальный режим для советской торговли».

В подтверждение этой мысли был дан подробный анализ содержания меморандума от 29 декабря 1932 г., причем констатировалось, что 1 и 2-й пункты этого меморандума носят характер дискриминации в отношении торговли с СССР.

В самом деле, 1-й пункт отказывал советской торговле в принципе наибольшего благоприятствования под тем предлогом, что советский импорт и экспорт регулируются специальными условиями». Но разве во всякой другой стране, с которой Англия ведет торговлю, не имеется своих «специальных условий» вроде таможенных тарифов, системы квот и контингентов, разнообразных валютных ограничений и т. д.? В Персии и Эстонии существует даже государственная монополия внешней торговли. Однако британское правительство находит возможным везде, ко всем странам, применять принцип наибольшего благоприятствования. Единственным исключением является лишь СССР. Что это, как не акт дискриминации в отношении советской торговли?