Воспоминания воображаемого друга

Грин Мэтью

— Ты должен его найти, — говорит Спун, когда я заканчиваю рассказывать.

Таким тоном Макс разговаривает со своими солдатиками. Не говорит, а приказывает.

— Знаю, — говорю я. — Но я не знаю, что делать, когда найду Макса.

— Ты должен ему помочь, — говорит Саммер.

Голос у нее уже не слабый, он все еще тихий, но не слабенький.

— Знаю, — повторяю я. — Но не знаю как. Я не могу сказать полицейским или родителям Макса, где он.

— Я не сказала, что ты должен помочь полицейским, — говорит Саммер. — Я сказала —

Максу.

— Не понимаю.

— Для начала ты должен его найти, — говорит Спун.

Клут поворачивается от меня к Саммер, от Саммер к Спун, потом снова ко мне, и его прыгающая на пружинке голова начинает раскачиваться.

Вряд ли он за нами поспевает.

— Ты должен ему помочь, — говорит Саммер, и голос у нее звучит раздраженно и даже зло. — Ты должен помочь ему вернуться домой к маме и папе.

— Знаю. Но если я не могу говорить с полицейскими или с родителями Макса…

— Ты должен это сделать сам, — стоит на своем Саммер.

Слова отдаются во мне как крик, хотя она говорит все тем же своим крохотным голосом. Он звучит, как и раньше, но теперь он вовсе не крохотный. Он огромный. И Саммер тоже. Она, как и была, ростом с бутылку газировки, но все равно кажется больше.

— Не полиция, а ты, — говорит Саммер. — Ты должен спасти Макса. Ты не понимаешь, какой ты счастливый.

— Что ты хочешь сказать? — спрашиваю я.

— Грейс умирает. Она скоро умрет, а я не могу ей помочь. Я могу только сидеть рядом и пытаться ее развеселить. Но я не могу ее спасти. Она умрет и исчезнет навсегда, а я не могу ей помочь. Я не могу ее спасти. А ты можешь спасти своего Макса.

— Я не знаю, что мне делать, — говорю я.

Я смотрю на маленькую слабую девочку с маленьким слабым голосом, но чувствую, что теперь это я маленький и слабый. У Саммер как будто на все есть ответ. Я, возможно, самый старый воображаемый друг в мире, но эта девочка знает все, а я — ничего.

Вот тогда я понимаю, что у нее может быть нужный мне ответ.

— Что будет с тобой, когда Грейс умрет? — спрашиваю я.

— Ты боишься, что Макс может умереть? — спрашивает Саммер. — Что эта учительница сделает так, что он умрет?

— Может быть, — говорю я.

Мне плохо оттого, что я об этом думаю, но это правда. Если гнать от себя мысль — это не значит, что она не приходит снова.

— Ты беспокоишься за Макса или за себя? — спрашивает Саммер.

Я хочу соврать, но не могу. Эта маленькая слабая девочка с тихим слабым голосом все понимает. Я это вижу.

— И за него, и за себя, — говорю я.

— Не нужно думать о себе, — говорит Саммер. — Макс может умереть, а ты можешь его спасти. Ты можешь спасти и себя, если спасешь его. Но это не важно.

— Что будет, когда Грейс умрет? — снова спрашиваю я. — Ты тоже умрешь?

— Это не имеет значения, — говорит Саммер.

— Почему? — спрашиваю я.

— Да, — говорит Спун. — Почему?

У Клута подпрыгивает на пружинке голова — он тоже хочет знать. Мы все хотим знать, почему это

не имеет значения.

Саммер молчит, и я снова задаю свой вопрос. Мне страшно его задавать. Я немного боюсь Саммер. Не могу объяснить почему, но это правда. Боюсь маленькую слабую девочку с маленьким слабым голосом. Но все равно спрашиваю:

— Ты умрешь, когда умрет Грейс?

— Думаю, да, — говорит Саммер и смотрит на свои маленькие ножки, а потом поднимает голову и смотрит на меня. — Надеюсь, что да.

Мы очень долго молча смотрим друг на друга, а потом она спрашивает:

— Ты спасешь Макса?

Я киваю.

Саммер улыбается. Я первый раз вижу, как она улыбается. Улыбка появляется на ее лице всего на одну секунду и сразу исчезает.

— Я спасу Макса, — говорю я.

А потом, потому что думаю, что это важно сказать, особенно важно для Саммер, я добавляю:

— Обещаю.

Саммер снова улыбается.

Глава 29

Я спускаюсь в лифте вместе с человеком, который толкает перед собой какой-то медицинский прибор на колесиках. Он выходит на четвертом этаже, и я выхожу с ним. Дело в том, что, если лифт ехал вниз — это не значит, что он не поедет снова вверх. Я уже это видел. Я видел, как этот лифт так делал.

Я выхожу из лифта и поворачиваю направо. Лестница за углом. Когда я поворачиваю за угол, я замечаю надпись на стене. Это слова с маленькими стрелками, которые указывают направление: налево и направо. Я не очень хорошо читаю, но некоторые слова могу прочесть:

Приемная.

Палаты 401–420.

Палаты 421–440.

Туалеты.

И под словом «Туалеты» — буквы «ICU» [14] и стрелка, показывающая направо.

Я читаю буквы как слово и произношу его вслух.

Получается:

— Ику? Икю?

Потом я замечаю, что все буквы большие. Значит, это не слово. Каждая буква поставлена вместо слова. Это заглавные буквы. Я выучил это в первом классе.

Я читаю вслух заглавные буквы, и у меня получается:

14

ICU (Intensive Саге Unit) — отделение интенсивной терапии.

— Ай, Си, Ю. — Я еще немного на них смотрю и снова читаю: — Ай-си-ю.

Я не сразу вспоминаю, где слышал эти заглавные буквы, но потом все-таки вспоминаю. Когда подстрелили Ди, ее отвезли в больницу и положили в «Ай-си-ю». Только это были не три слова, это были три заглавные буквы.

Ди может быть здесь. В этом здании. На этом этаже. В правом крыле.

Я иду направо.

По обе стороны коридора двери. Я прохожу мимо них и читаю маленькие таблички, которые прикреплены к стене рядом с дверями. Я ищу табличку с тремя буквами или тремя словами, которые начинаются на эти буквы.