Воспоминания
Шрифт:
Другое, еще более интересное зрелище было театральное представление «Сон в летнюю ночь», которое поставила прославленная труппа Шекспировского театра (в Страдфорде — место рождения Шекспира — был театр, построенный специально для постановок шекспировских пьес, и его труппа славилась в Англии).
В Оксфорде «Сон в летнюю ночь» шел в оригинальной обстановке. В одном из самых старых парков университета на развесистых ветвях вековых деревьев были укреплены подмостки. Актеры двигались среди зеленых ветвей и листьев живых деревьев. Освещена была только сцена — фонарями, скрытыми в листве. Парк, где сидели зрители, тонул во мраке. Актеры, уходя со сцены, исчезали, будто проваливались в темноту ночи.
На лекциях Бальмонта было немного народа (нас поздравляли, что зала не пустая, как это иногда случалось). На первой лекции было больше публики, на четвертой — человек шестьдесят. Бальмонту это показалось мизерно мало, так как он привык к полной зале на своих публичных выступлениях в Москве, Петербурге и в Париже в русской колонии.
И впечатления большого эти лекции не произвели: очевидно, английская публика не заинтересовалась русской поэзией. Очень немногие из слушателей знали имена Пушкина и Лермонтова. В подлиннике их читал, конечно, один профессор Морфиль. Два-три человека знали их во французских и немецких переводах. И никто не знал, даже по имени, Тютчева, Фета, тем более современных символистов. Бальмонта слушали внимательно и любезно благодарили за «very, very interesting report» («очень, очень интересный доклад»). Но потом никто к нему не возвращался в разговоре.
Невольно вспоминается другое отношение к тем же лекциям француза Понсервэ. Это был писатель, принадлежавший к старшему поколению, к натуралистической школе, и, как большинство французов, был хороший стилист.
Бальмонт встречался с ним в Париже изредка у общих знакомых. Узнав случайно, что Бальмонт пишет по-французски лекции о русской поэзии и смущается недостаточным знанием французского языка, Понсервэ предложил просмотреть и, если нужно будет, поправить их в стилистическом отношении.
Мы уже уехали тогда в Оксфорд, и Бальмонт посылал Понсервэ свои рукописи для просмотра. Тот возвращал их со следующей почтой с небольшими поправками и со своими замечаниями на полях. Эти замечания показывали, как внимательно и с каким интересом он читал и вникал в самое содержание лекций. Например, возражая на слова Базарова (в повести Тургенева «Отцы и дети») «природа не храм, а мастерская», Бальмонт пишет: «И храм, и мастерская, смотря по тому, какое отношение устанавливается между человеком и природой…» — и развивает эту мысль. Понсервэ ставит на полях: «Как верно! Как хорошо!»
В другом месте Бальмонт говорит о Бодлере: «Самый замечательный французский поэт», Понсервэ ставит перед этими словами: «? Гм!» Еще в другом месте у Бальмонта: «Глубокая и ясная мысль Тютчева о хаосе» [126] . Понсервэ пишет: «…ясная для русских, быть может, мне как французу она кажется туманной. Не знаю, какой она покажется англичанам».
Все четыре лекции были испещрены такими замечаниями. Иногда стояли просто знаки восклицательные или «а!», «О-о!».
126
За точность этой цитаты не ручаюсь, привожу ее на память.
Это личное и живое отношение к мыслям младшего Собрата по перу, да еще поэта-символиста, иностранца, было так не похоже на равнодушное молчание англичан.
На лекции Бальмонта приходили все наши знакомые профессора, много дам, но студенты отсутствовали. Они, очевидно, были поглощены подготовкой к спортивным состязаниям, происходящим здесь ежегодно
Студенты проводили все дни в университетском парке на берегу реки: одни гребли на лодках, купались или лежали полуголые в лодках, отдыхая; другие фехтовали, играли в футбол, и этих последних студентов мы часто видели с окровавленными лицами с поврежденными руками и ногами.
Мы с Бальмонтом тоже гуляли и часами сидели в этом чудесном парке и наблюдали за нравами английской молодежи. Я долго не могла привыкнуть к виду этих голых молодых людей. Наша русская учащаяся молодежь ходила в то время в мундирах с высокими воротниками, летом в кителях, застегнутых на все пуговицы. Вышитая рубашка с поясом на студенте или отсутствие жилета под летним пиджаком считалось вольностью. Девушки тоже, даже летом, носили высокие воротники до ушей, длинные юбки. Шея и руки оголялись только на балу.
А тут эти английские молодые люди купались в реке на глазах у всех. Завидя знакомых дам или барышень, они выскакивали из воды, подходили к ним и, отряхнувшись, в одних плавках, мокрые ходили с ними по парку, непринужденно болтая. Бальмонту они нравились. Правда, они все были красивые, здоровые, упитанные. Бальмонт любовался их сложением, мускулами, их спокойными, уверенными движениями. «Совсем греческие боги», — говорил он.
Мы не могли надивиться на жизнь этих юношей, до чего она была не похожа на жизнь наших студентов. Каждый английский студент занимал в колледже, где он учился, две-три отдельные комнаты. У каждого была своя столовая, где он пил чай со своими гостями, своя библиотека, несмотря на то, что при каждом колледже была общая столовая и общая библиотека. Приезжая в Оксфорд учиться, студенты привозили с собой свою прислугу, чаще всего боя, лодку, лошадь, велосипед и так далее.
Почти никто из студентов не ходил на лекции, хотя лекции и в весенний сезон читали до самых экзаменов. У студентов были «тьютори» (вроде репетиторов), которые подготовляли их к экзаменам.
Я не представляю себе, когда они учились. Может быть, зимой? Но с первого мая весь день они проводили на воздухе, тренировались… К пяти часам они переодевались или, лучше сказать, одевались, так как с утра ходили полуголые, надевали фланелевые светлые костюмы и отправлялись на garden party [127] , где с дамами и девицами играли в теннис, крикет, или уезжали на велосипедах за город, на пикники. К восьми они облекались во фраки, обедали у себя в колледже, а после обеда бесконечно долго сидели, курили и пили вино. На эти обеды приглашали гостей. Бальмонт был в нескольких колледжах на таких студенческих обедах и находил их очень скучными. Хозяева были чрезвычайно любезны, гостеприимны, но беседа была принужденная, неинтересная.
127
прием, вечеринка в саду (англ.).
По воскресеньям утром все студенты с молитвенниками в руках шли в церковь, где благоговейно присутствовали при совершении мессы.
Бальмонт вспоминал свое студенческое время. Он жил на 25 рублей в месяц, которые получал из дому, другие студенты, его товарищи, считали его богачом, так как он обедал каждый день в студенческой столовой (25 копеек обед) и у него была теплая комната в меблированных комнатах за 15 рублей в месяц с двумя самоварами в день. А как голодали его товарищи! Как они работали, чтобы жить и учиться в столицах! Когда плата в русских университетах с 40 рублей в год повысилась до 100 — это была катастрофа для учащихся, большинство их лишилось возможности получить высшее образование.