Воспоминания

Стил Даниэла

Тэдди скрылся в своей спальне и ослабил галстук. Многие годы он жил двумя совершенно различными жизнями: умеренной жизнью преуспевающего хирурга, протекающей среди темно-синих полосатых костюмов, белых рубашек и темных галстуков, и совершенно иной – с Ванессой. Жизнью, состоящей из катания на коньках, на пони, прогулок в зоопарк, родительских дней в летних лагерях, игр в хоккей и мороженого. Жизнью, в которой царили синие джинсы, взмокшие от пота рубашки, раскрасневшиеся щеки и взлохмаченные ветром волосы. С ней он никак не выглядел на свои сорок пять лет, ему от силы можно было дать чуть больше тридцати. Этому значительно способствовало то, что он сам был блондином и между ними имелось большое сходство. У обоих были стройные фигуры, похожие улыбки, и

ее с легкостью можно было принять за его дочь. Иногда, когда Ванесса была маленькой девочкой, она представляла Тэдди своим друзьям как «папочку», но по-прежнему продолжала звать его Тэдди, а повзрослев, представляла друзьям как дядю. Она помнила в мельчайших подробностях день, когда суд принял окончательное решение и ее передали ему, но по-прежнему ничего не помнила об ужасном прошлом.

За прошедшие годы Тэдди консультировался у нескольких психиатров, и все они советовали не волноваться. У него вызывало тревогу, что скрытое прошлое пока никак не проявляло себя, но, возможно, как рассуждали врачи, это прошлое так никогда и не проявится и Ванесса никогда не вспомнит о нем. Ванесса была счастлива, отлично вписывалась в окружающую жизнь, так что не было оснований опасаться, что прошлое пробьется наружу. Врачи предлагали Тэдди рассказать Ванессе все, когда она станет взрослой, но он решил не делать этого. Она была счастлива такой, какой была, а бремя знания, что мать была убита своим мужем, могло оказаться непосильным для Ванессы. Единственное, что следовало иметь в виду, – это возможность, что Ванесса может пережить сильную травму. В этом случае некоторые из воспоминаний могут всплыть на поверхность. В детстве Ванессу часто преследовали ночные кошмары, но в последние годы они не возвращались, и постепенно Тэдди перестал волноваться. Ванесса была совершенно такой же, как множество других детей: веселая, жизнерадостная, с лучшим, чем у многих ее сверстников, характером. У них никогда не было проблем в подростковом возрасте. Она была поистине потрясающим ребенком, и Тэдди любил ее как собственную дочь. И вот теперь, когда ей почти исполнилось двадцать три, он никак не мог поверить, что годы пролетели так быстро.

Через двадцать минут Тэдди вернулся к темной комнате, на нем были синие джинсы, темно-коричневый кашемировый жакет и свитер под горло. Все это ему когда-то купила Ванесса в магазине «Блуминдейл». Сам он никогда не купил бы себе ничего подобного, но был вынужден признать, что эти вещи пришлись ему по душе сразу же, как только он надел их.

– Ты когда-нибудь выйдешь оттуда, мисс Великий Фотограф?

Едва Тэдди произнес эти слова, как дверь широко распахнулась и перед ним появилась Ванесса во всем блеске своей красоты: прекрасные волосы струились по плечам, а широкая улыбка озаряла лицо.

– Я только что проявила несколько по-настоящему великолепных снимков.

– Снимков чего? – Тэдди с нескрываемым удовольствием смотрел ей в глаза. Было совершенно очевидно, что в течение двадцати трех лет она составляла смысл его жизни.

– Позавчера я сняла каких-то ребятишек в парке, и они получились потрясающе. Хочешь взглянуть?

Она смотрела на Тэдди с восторгом, и он следом за ней вошел в темную комнату. Ванесса включила свет, и он увидел фотографии. Она была права: снимки получились великолепные.

– Собираешься продать их?

– Не знаю. – Ванесса склонила голову набок, и белокурая грива упала на плечо. – Тут неподалеку есть галерея, и устроители хотели выставить некоторые из моих работ. Подумаю, может быть, дам им эти.

– Снимки поистине прекрасны, дорогая. В последние недели ты отлично потрудилась.

Ванесса ущипнула Тэдди за щеку и поцеловала.

– Все оттого, что у меня есть дядя, который покупает мне великолепные фотоаппараты.

На Рождество Тэдди купил ей «лейку», а на окончание колледжа еще «Никон». Свой первый фотоаппарат Ванесса получила на восемнадцатилетие, с чего, собственно, и началось ее увлечение фотографией.

Держась под руку, они вышли из дома, поймали такси и добрались до ресторана.

Теперь, когда она закончила колледж, они часто вместе отправлялись по вечерам поразвлечься. Тэдди нравилось ходить с Ванессой по развлекательным заведениям, и ей тоже нравилось быть с ним, хотя временами на него накатывало чувство вины. Во время учебы в школе у Ванессы было не много друзей, она росла обособленным ребенком, любила уединение и все время льнула к нему. Учась в Вассаре, Ванесса завела некоторые знакомства со сверстниками, но со своим фотоаппаратом чувствовала себя гораздо счастливее. И теперь, когда до двадцатитрехлетия Ванессы оставалось всего несколько недель, она все еще оставалась девственницей. В ее жизни не было мужчин, и, казалось, она избегала контактов с ними. Прикосновение, чужая рука на ее руке почти всегда вызывали в ней содрогание. Это беспокоило Тэдди. Как и предрекал первый психиатр много лет назад в зале суда, пережитый и увиденный ею ужас оставил след в ее жизни, даже если он никогда не проявится на поверхность. До сих пор ничего не проступало, и Тэдди гадал: может быть, подсознательно она запомнила, как Василий убивал ее мать, и потому испытывала страх перед мужчинами? Или же эта картина была погребена настолько глубоко в подсознании, что не влияла на нее? Подобно шрапнели, оставшейся в теле после давно забытой войны?

– Ты чертовски серьезен сегодня, дядюшка доктор. В чем дело? Что-то случилось? – Она всегда держалась с ним прямо и откровенно.

– Я просто задумался.

– О чем?

Ванесса усердно жевала огромный гамбургер, и на вид ей можно было дать лет четырнадцать. Тэдди улыбнулся, глядя на нее.

– О тебе. Как это ты умудряешься быть таким примерным ребенком? Это же ненормально.

– У меня заторможенное развитие. – Ванесса улыбнулась и положила гамбургер на стол. – Неужели тебе хотелось бы, чтобы я села на иглу? – Она улыбнулась, зная, с каким отвращением Тэдди относился к наркотикам, хотя и не догадывалась почему.

– Прошу тебя. Я ем.

– Ладно… Будь доволен, я просто скучная. – Ванесса отлично знала, к чему он клонит.

Сейчас он скажет, что ей следует ходить на свидания с каким-нибудь симпатичным молодым человеком, а не со своим старым дядюшкой. Эту речь она слышала уже десять тысяч раз и в ответ всякий раз заявляла, что ему самому давно пора жениться.

– Кто это сказал, что ты скучная?

– Ты собираешься снова начать нападать на меня за то, что я девственница.

– Я? – Тэдди с удивлением посмотрел на нее. – Ты слишком хорошо меня знаешь, Ванесса.

– Черт подери, приходится! – Она хмыкнула. – Как-никак мы живем вместе тринадцать лет.

Она произнесла это чересчур громко, и несколько человек, сидевших поблизости, повернулись в их сторону и с удивлением уставились на них, в особенности две дамы, смотревшие с явным неодобрением.

Тэдди повернулся к ним, изобразив на лице самую очаровательную из своих улыбок, и елейным голосом пояснил:

– Моя племянница.

– Мы уже слышали такое и прежде, – резко бросила одна из дам, отворачиваясь.

Ванесса расхохоталась:

– Ты ведешь себя более вызывающе, чем я, ты об этом догадываешься?

Беда состояла в том, что они слишком любили друг друга, и им было так хорошо, что у них не было причин и желания искать развлечений или чего-то иного на стороне, а это-то как раз и не шло на пользу ни одному, ни другому. Тэдди так и не избавился от воспоминаний о Сирине. Воспитание Ванессы в одиночку, отнимавшее практически все его свободное время, служило предлогом для оправдания, почему он так и не занялся всерьез поисками спутницы жизни. Время от времени в его жизни появлялись женщины, но они никогда не имели для него большого значения. Что же касается Ванессы, то она, казалось, просто избегала каких-либо серьезных отношений с мужчинами. В их обществе она становилась странно застенчивой и чувствовала себя неловко. Тэдди замечал это за ней. Поэтому она пряталась за объективом своего фотоаппарата, наблюдая через него и при этом чувствуя себя так, словно никто ее не видит.