Воспоминания
Шрифт:
Я не совсем забыл те странные мгновения в Крыму, но боялся их повторять. По семейной легенде, мой двоюродный дед Александр I погубил свою жизнь из-за интереса к спиритизму. Видимо, те, кто и пустил легенду в обращение, были теми же самыми «священными коровами» либерализма, которые говорили, что современные машины приносят счастье и что при демократии все люди равны, однако в первые годы «священные коровы» либерализма сильно подавляли меня. Однажды я даже прослушал долгую лекцию известного итальянского историка, который, к полному удовольствию публики, доказывал, что Муссолини – главный враг человечества, потому что он не позволяет крестьянам продавать голоса тому, кто дороже за них заплатит.
«Ты
Как-то в субботу я отправился в Довиль. Почва в Довиле была тверже некуда. Смуглые молодые люди в двубортных смокингах зорко следили за бриллиантовыми ожерельями английских вдовушек. Нью-йоркские хористки с губами, накрашенными ярко-красной помадой, визгливо объясняли своим низкорослым спутникам из местных, что в Америке все должны работать. Принц Уэльский изображал обычного человека; он ходил в окружении целого выводка сиплых миллионеров из Пенсильвании, которые не понимали, почему их знатный друг отказывается от предложения сделать за него ставку. Пожилая махарани сидела за столом наискосок от принца; на ее высоком столбике фишек лежала жемчужная черепаха. Всякий раз, когда ей сдавали карты, она гладила пальцами голову черепахи, закрывала потускневшие черные глаза, бормотала короткую молитву и только тогда открывала карты. Она выигрывала. В бальной зале исполняли, возможно в честь махарани, «Песню индийского гостя» Римского-Корсакова в ритме американского фокстрота. Всюду неприятно пахло смесью духов и прокисшего шампанского. Завывание саксофонов перекрывало пронзительное хихиканье двух знаменитых американских водевильных танцовщиц, на редкость уродливых толстогубых женщин средних лет.
Я направился к бару. У стойки было не так душно, а белые куртки официантов казались освежающе чистыми.
Я собирался заказать крепкий коктейль, как вдруг меня охватило непреодолимое желание одиночества. Быстро выйдя из казино, я пошел на пляж. Холодный моросящий дождь не прекращался, но вокруг никого не было и приятно пахло морем – солью и рыбой. Никаких духов, никакой пудры, никакой краски для волос. Под тентом пустого прибрежного кафе было довольно темно. То и дело натыкаясь на пирамиды перевернутых столов и стульев, я уселся, закурил сигарету и стал слушать туманные горны. Должно быть, капитан парохода, который направлялся в Дувр, был опытным моряком. Он так искусно шел зигзагами в тумане, что я радовался, наблюдая за ним. Как не хотелось возвращаться в казино! Вдруг сзади послышался голос:
– Что, не нравится в казино?
– Там ужасно, – ответил я.
Незнакомец говорил по-французски с легким иностранным акцентом, хотя угадать его национальность мне не удалось. Я решил, что он уроженец юга Германии или австриец. – Много проиграли? – осведомился мой собеседник после паузы.
– Нет. Я никогда не играю. А вы?
– Я тоже. – Он усмехнулся.
Я продолжал курить. Мне хотелось, чтобы он ушел.
– Нравится ли вам такая жизнь? – спросил он после еще
одной паузы.
– Не очень.
– И все же вы так живете?
– Что я могу поделать?
– Много чего.
– Например?
– Во-первых, перестать обманывать себя. Вам не так много осталось. Радуйтесь тому солнцу, которое у вас есть.
– Вы как будто меня знаете, – громко заметил я, подумав,
что повстречался с очередным безумцем.
– Верно.
– А я вас знаю?
– Когда-то знали.
Я рассмеялся.
– Вы говорите как дух моего зря потраченного прошлого.
– Или вашего горького будущего.
– Ох, не напоминайте! Мне и так плохо.
– А кто виноват?
– С этим я согласен.
– Лучшее из того, что вы делали, – вы старались взглянуть на
– Вы снова правы. Таков удел всех дилетантов.
– Хотите сказать, что вы слишком устали для того, чтобы
любить, и слишком пресыщены для того, чтобы ненавидеть. – Дорогой мой, не критикуйте меня, прошу вас. Лучше
посоветуйте, что мне делать!
– Чушь и ерунда! Бессмысленно что-либо советовать человеку, который так жалеет себя!
– Я жалею себя?!
– Да, жалеете. Вы упиваетесь жалостью, думая о себе в
третьем лице, считая себя великомучеником, молчаливым героем, пережившим самоубийство империи. Неужели вы не
находите в своих страданиях ничего, кроме жалости к себе и
самовосхваления? Неужели вы не сознаете, что получили
предостережение, урок?
– Чего вы от меня хотите? Чтобы я проповедовал смирение и все остальные добродетели, которые не были мне свойственны?
– Ответить на этот вопрос предстоит вам самому. Вы должны понять, было ли в ваших переживаниях что-то ценное, значительное. Вспомните. Подумайте о чем-то самом драгоценном для вас. Деньги? Вы всегда были к ним равнодушны. Они никогда вам не помогали. Власть? Вы всегда избегали ее. Семья и друзья? В глубине души вы не переставали считать их чужаками. Вера? Вы никогда не верили в полной мере. Если бы сейчас вам суждено было умереть, о каком моменте вашей жизни вы бы вспомнили? Вот как можно отличить нечто настоящее, подлинные ценности. Не то, что радует вас, когда вы живы и здоровы, но то, что заставляет вас трепетать от нежности, когда вы умираете. Вспомните ли вы свой дворец в России? Прямые как стрела Елисейские Поля? День вашей свадьбы? День, когда вас сделали адмиралом?
– Господи сохрани, нет!
– Что же вы вспомните?
Бегло перебрав разные победы и поражения, радости и горести, я вдруг вспомнил одно утро пятьдесят лет назад.
– Есть! – воскликнул я. – Кавказ. Склон горы за домом моего отца. Я лежу в высокой траве и наблюдаю за полетом жаворонка. Вокруг меня и во мне покой и умиротворение. Всюду мир, тишина и довольство. Глядя вниз, я вижу лужайки нашего парка. Там движутся и фигуры. Лиц я не различаю, но вижу белые цветы вишен и красный ковер роз. Я все люблю, я влюблен в целый мир. Вы слышите меня?
Ответа не последовало. Я вскочил и огляделся по сторонам, но ничего не увидел. Меня окружал мрак. Я чиркнул спичкой; я находился один среди пирамид перевернутых столов и стульев.
– Обратись к психиатру! Только неуравновешенные люди видят духов и разговаривают с ними.
Следующие несколько лет жизни мои ученые друзья часто повторяли этот совет. Они дали и другую рекомендацию:
– Почему бы тебе не написать мемуары и не заработать денег в Америке вместо того, чтобы тратить деньги на книги, которые никто не хочет читать?
И еще:
– Ты по-прежнему занимаешься столоверчением?
Мне очень повезло, что я привык к насмешкам. Выговоры со стороны либеральных газет и политиков имперской России сделали меня толстокожим и помогли выносить шуточки моих очаровательных знакомых в Париже и Биаррице. Я не утруждал себя объяснениями, в чем разница между спиритизмом и столоверчением. С невеждами не спорят. Американским коллекционерам человеческих странностей я, бывало, говорил:
– Для вас здесь нет ничего интересного. Никаких сенсаций; на этом не заработать деньги. Совершенно безнадежно. Пишите лучше о сюрреализме, нудистах и пятилетнем плане. Или поезжайте в Брюссель и сфотографируйтесь с исследователем стратосферы, увековечьте себя с помощью глубокой печати. Такие занятия помогут вам протянуть время от выставки лошадей до майского представления ко двору.