Воспоминания

Фадеев Андрей Михайлович

В числе любопытных вещей в церкви выдается изящной работою образ Богоматери на эмали и тонкой резьбою патриарший трон, подаренный некогда римским папой, кажется, Климентом XII-м. При монастыре устроена типографии духовных армянских книг; есть также обширная библиотека, помещенная в нескольких больших комнатах под чердаком, набитых тесно и беспорядочно армянскими книгами и рукописями. Говорят, здесь много древних библий, из коих я видел один экземпляр, оригинально раскрашенный яркими красками на пергаменте. Хозяева монастыря, эчмиадзинские монахи, по наружности, сытые, румяные, щеголевато одетые, заметно опрятнее и благовиднее нежели армянское духовенство в других местах. Их трапезная состоит из длинного, узкого коридора, в котором стол и скамьи по обеим сторонам его сплошные, каменные. В помещении патриарха (тогда находившегося в Тифлисе), три приемные комнаты украшены резьбою с разноцветными, узорчатыми стеклами картины на стенах большею частью довольно грубой работы. В гостиной, на возвышении, стоит широкое, особой конструкции кресло в роде трона, присланное, как нам сказали сопровождавшие нас монахи, из Индии; а все четыре стены, почти от потолка до пола, разрисованы сплошь красками альфреско, в виде и размере небольших отдельных квадратных картин, изображающих мучения, которыми истязали Св. Григория, просветителя Армении, по повелению

царя Тиридата, наперсника Императора Диоклетиана. Картины в художественном отношении не имеют никакого значения; но количество и разнообразие изображенных истязаний заставляют удивляться неистощимой изобретательности истязателя, или, может, быть чрезмерному увлечению усердием и воображением рисовавшего художника. Св. Григорий везде представлен нагой, и иные пытки так необыкновенны, что невольно недоумеваешь, как насчет чудовищной жестокости их, так и насчет весьма неудобного помещения их на стенах гостиной. Я бы не желал находиться здесь в обществе дам. А между тем, патриарх принимает здесь всех дам, посещающих его, принимал и княгиню Елизавету Ксаверьевну Воронцову. Некоторые из мужчин, присутствовавших при этом посещении, говорили потом, что чувствовали себя не совсем ловко и не знали, куда поворотить глаза, чтобы не смотреть на стены.

Я обедал у архиепископа Луки, человека очень неглупого, хитроватого и популярного у своей паствы. Он заменял патриарха в его отсутствие. Обед был обильный, но безвкусие пробивалось во всем. Столовая посуда, старинная, вероятно, дорогая, доставленная из каких-то далеких заморских стран, судя по содержанию сделанных на ней узоров и рисунков, частью рельефных, очевидно произведена специально по предназначению в святую обитель, потому что представлены преимущественно различные сцены из Священного Писания. На тарелках такие сюжеты, имея вид образов, казались совсем неуместными и иногда с непривычки вынуждали отказываться от кушаний. Например, на жаркое подали жаренную индюшку, а на тарелке нарисован образ Благовещения; какая же возможность есть на такой тарелке, даже просто по чувству приличия.

Эчмиадзин изобилует водою. Незадолго перед тем разведен сад в большом размере, с прекрасным огромным бассейном. Говорят, впоследствии, патриарх Нерсес обратил особое внимание на сад и привел его в отличное состояние. В одной версте от монастыря находится принадлежащий ему обширный виноградник, а также большие житницы с хлебом.

После обеда я выехал в Эривань, отстоящую на двадцать верст от Эчмиадзина. По пути встречаются деревни, красиво расположенные среди садов, зелени, деревьев; везде много воды. Дорога довольно ровная, но делается неровной и каменистой по мере приближения к Эривани. Этот город был в то время еще уездным и совершенно сохранил вид азиатского города; при въезде в предместье, высокие глиняные стены окружали пространные сады, тянущиеся версты на три до реки Занги, на берегу которой раскинут, на значительном пространстве, бывший Сардарский сад, сильно запущенный, но еще сохранивший следы прежнего великолепия. Главную красу его теперь составляют необыкновенной величины роскошные тополи и посреди сада некогда прелестный киоск, по обычаю, с разноцветными, узорчатыми стеклами, очень эффектно подобранными, к сожалению, приходящий в явный упадок. Вид крепости отсюда чрезвычайно живописен: стены с высокими башнями возвышаются над самой Зангой, с шумом и ревом текущей внизу. Впрочем, крепостные стены уже распадались и вскоре затем крепость вовсе уничтожена. Чрез реку хороший древний мост, тоже приходящий в разрушение и при нем водохранилище, снабжающее водою весь Зангибарский магал. За рекой сейчас же начинается крутая гора до самого города, расположенного точно так же, как и предместье, то есть домов вовсе нигде не видно, а видны только высокие глиняные заборы и за ними деревья; лишь базар помещается на отдельной площади, открыто на виду.

Единственно любопытный предмет в тогдашней Эривани был Сардарский дворец, или вернее сказать, его скудные остатки с садом, постройками гарема и других принадлежностей. Внутри дворца лучше всего уцелела зеркальная зала, стены которой выложены кусочками зеркал, очень красиво и оригинально, и украшены портретами разных шахзаде и сардаров, замысловатой персидской работы и такого же восточного вкуса. В нижнем этаже сберегается комната, где провел ночь покойный Император Николай Павлович, и написал карандашом на белой стене число того дня и подписал свое имя. Это место на стене окружено рамкой под стеклом, и потому надпись до сих пор явственно сохранилась.

Из Эривани и Эчмиадзина Арарат виден как на ладони, во всей красоте своего величия, освященного библейским сказанием. С этой стороны знаменитая гора отличается от всех гор той особенностью, что не находятся в общей цепи или группе гор, а стоит совершенно отдельно на равнине, особняком, в одиночку, как гигантский памятник, вполне достойный, но облекающей его несравненной грандиозности, своего ветхозаветного значения. Малый Арарат, прилегающий к нему, в виде сахарной головы возвышается возле него как часовой на страже пред великим свидетелем мирового катаклизма, составляющего историческое предание всех пародов земного шара. Все местные жители относятся к Арарату с большим благоговением. В Эривани и вообще во всей этой местности, почти во всех туземных домах, церквах, мечетях, везде встречаешь на наружных и внутренних стенах и потолках нарисованные красками изображения горы всяких величин (конечно кроме натуральной), с ковчегом на верхушке. Туземцы непоколебимо убеждены, что на Арарат взойти невозможно, ревниво отстаивают это убеждение и разуверять их — напрасный труд; напрасно ссылаться на Обовьяна, академика Абиха, генерала Ходзько, которые всходили на Арарат, — туземцы не поверят, считая даже предположение о том за нечто вроде преступного святотатства. Эта упорная уверенность наперекор несомненной действительности происходит вследствие священной легенды о святом Иакове, который будто бы хотел взойти на Арарат для отыскания остатков Ноева ковчега, но на половине пути заснул и увидел в сновидении ангела, возвестившего ему, что «нет верховной воли на то, чтобы нога человеческая могла попирать вершину Арарата, но, снисходя к благочестивому желании святого человека, ему даруется частица от ковчега». При этом ангел вручил ему ее. Проснувшись, св. Иаков увидел себя лежащим снова внизу, у подножия горы, а возле — кусок от ковчега. Этот кусок хранится до сих пор, как святыня, в числе мощей Эчмиадзинского собора. Мне его показывали; он темного цвета, по весу и ощупи нечто в роде окаменелого дерева. Отсюда и истекает упорное отрицание возможности взобраться на вершины Арарата у всех туземных жителей.

Ближайшие окрестности колоссальной горы мало обитаемы, почти пустынны, и только посещаются кочующими курдами. Было там одно селение, существовавшее с незапамятных времен, но окончившее свое бытие несколько лет тому назад самым внезапным и трагическим

образом. Это случилось в 1840-м году. У подножия Арарата процветало большое, богатое селение (армянское) Архури, гордо называвшее себя первым поселением, так как, по многовековым преданиям, оно было основано чуть ли не самим Ноем, а жители его считали себя прямыми потомками Гайка, правнука Ноя, родоначальника армянской народности и основателя армянского царства, по имени которого армяне доселе называются также гайканцами. Поселение было промышленное, торговое, хорошо устроенное, с прекрасными садами, богатыми церквами и состоятельными жителями, из коих многие владели значительными капиталами и вели обширную торговлю. В 1840-м году, летом, в один праздничный день, деревенские пастухи, по обыкновению, на рассвете погнали из Архури стада на пастбище в поле. Несколько часов спустя, позднее утром, они слышали церковный звон, призывавший к обедне. Затем, около полудня, они услышали какой-то отдаленный, глухой гул, и вскоре после того последовало нечто странное: вдруг стало как-то темнеть, как бы смеркаться; солнце, пред тем ярко светившее, помрачилось, сделалось почти совсем темно, в воздухе распространилось что-то удушливое, спиравшее дыхание и слепившее глаза. Наконец, пастухи распознали, что это произошло от какой-то нахлынувшей пыли и мелкой земли, который густой, непроницаемой тучей наполнили весь воздух. Так продолжалось довольно долго, а лотом начало понемногу, постепенно проясняться. К вечеру пастухи погнали свои стада обратно в деревню. Дорога им была хорошо знакома, всю жизнь они только и делали, что два раза в день гоняли по ней стадо: в числе их находился семидесятилетний старик, приведший жизнь в этом занятии. Они шли, шли и никак не могли дойти до деревни. Они не понимали, что с ними сделалось, куда они зашли, куда девалась деревня, думали, что сбились с пути, ходили, искали, блуждали — и не находили деревни. Деревня исчезла! Всю ночь пастухи пробродили в поисках селения и не нашли его. На другой день уже, выбившись из сил, вне себя от перепуга, как обезумевшие добрели они до ближайшей довольно далекой деревни с объявлением необычайной вести. Архури пропало! Нет его! Их приняли за сумасшедших, и не торопились проверить их показание — когда же решились отправиться на розыски, то действительно Архури не отыскалось нигде: оно исчезло с лица земли, сгинуло бесследно. Недоумение продолжалось недолго; гибельная катастрофа объяснилась немедленно и просто: с Арарата свалился земляной обвал, и безмерная масса земли, мгновенно ринувшись с огромной высоты, погребла заживо несколько тысяч человек, спокойно отдыхавших от трудов недели и праздновавших, каждый по своему, воскресный день, после обедни. Тотчас по извещении о событии, прискакал уездный начальник, собрались местные власти, сбежался народ; приняли все зависевшие меры, делали всевозможные попытки, чтобы посредством раскопок добраться до засыпанного селения, но все усилия остались тщетными. Сколько ни бились, сколько ни копали, ни до чего не докопались. Целая гора земли, обрушившаяся на деревню, похоронила ее так глубоко, что уже не нашлось человеческих средств достигнуть до нее. В течение многих последующих лет, от времени до времени принимались за новые раскопки, копали в разных местах, но все так же бесплодно. Курды, кочующие в этой местности, зная, сколько богатств в вещах, товарах и деньгах там погребено, привлекаемые лакомой добычей, с своей стороны усердно трудились, потихоньку роясь в земле по всем направлениям, и также безуспешно. Земля не выдала того, что захватила в свои недра безвозвратно.

Полагают, что главной причиной обвала были постоянные колебания земли, которые в этом году, более или менее сильно, длились все лето по всей армянской области. В Эривани землетрясения повторялись так часто, что большая часть жителей переселились за город, в поле, и жили в палатках, спасаясь от опасности, угрожавшей в случае разрушения домов. По всей вероятности, Архури погибло именно вследствие этого сотрясения почвы, оторвавшего от Арарата громадную глыбу земли, завалившую навеки первое поселение, и, — если название его справедливо, — то и истребившую в нем коренную отрасль тех людей глубокой древности, которые положили первое начало оседлой жизни и удержались в ней не смотря на последующие всеобщие передвижения и кочевания всех племен и народов.

При выезде из Эривани, по Тифлисской дороге, пространство, верст на семь, состоит из садов. Дорога крайне трудная и каменистая. Здесь же проложена инженерами путей сообщения и искусственная дорога, на которую потрачено много времени и денег, но до такой степени запущенная, что и сами инженеры уже не могут различить, где идет старая, природная, а где новая, возведенная ими дорога.

По пути я заезжал в летнее местопребывание Эриванского чиновничества, Дарачичаг. Местность хорошая, на горе, и окружена горами, отчасти, покрытыми небольшими деревьями и кустарником, весною богатая растительностью и множеством цветов, которые теперь погорели от солнца. Она имеет физиономию, напоминающую крымскую колонию Нейзац. В Дарачичаге интересны две уже начавшие разрушаться армянские церкви и одна часовня, коим, говорят, более тысячи лет, прекрасной и даже изящной архитектуры; отделка, легкость здания, тонкая работа резных орнаментов на камне и правильное расположение удивительно хороши. К сожалению, купол уже обрушился. Стоило бы их поддержать или возобновить. Это, кажется, лучшие из виденных мною древних зданий в Грузии. Дома чиновников здесь бивуачного вида и постройки, и только два дома, уездного начальника и судьи, имеют наружность как бы настоящих домов. При Дарачичаге основано небольшое молоканское селение.

Эриванский уезд особенно отличается изобилием водопроводных канав, но почти все они в крайнем запущении, и в распределении воды происходят большие беспорядки. По этой части народного хозяйства при Персидском владычестве, как уверяют, все шло гораздо лучше; особенно при последнем Эриванском хане. Во время моего управления государственными имуществами неоднократно делались различные предположения и распоряжения об отвращении этого зла. Князь Воронцов весьма заботился и не жалел денег на эти предприятия; денег истрачено много, но полезного сделано мало, от нераспорядительности, неспособности и ошибок местных исполнителей, не исключая и специальных инженеров, которые, впрочем, иногда заменялись ничего в этом деле несведущими чиновниками.

Из Дарачичага я направился почтовым трактом в дальнейший путь к Тифлису. Путь пролегал по берегу Гокчинского озера, по вновь устроенной искусственной дороге, хотя несколько получше той, которая проведена из Эривани, но, тем не менее, не заслуживающей ни малейшего похвального отзыва. В иных местах она высоко подымается совсем отвесно над озером и наклонно к нему, что далеко не безопасно, так как окраина ее не ограждена никакими перилами, ни забором, а потому ничего нет легче, как свалиться с высокого обрыва в воду, особенно зимою, при гололедице, что и случалось и было причиной гибели людей. Однажды туда свалялось несколько проезжавших молоканских повозок, с лошадьми и людьми.