Воспоминания
Шрифт:
Помню, как отец, возвратившись на дачу после этого торжества и показывая взятую на память рюмку, украшенную неизменным черным лебедем, с возмущением говорил:
— Черт знает что! Показывает ширину мошны, а толку от этого никому нет. Меня все время зло разбирало, — иной раз приходится отказаться от интересных и нужных для музея вещей, а здесь деньги на ветер бросают… Мало их драли, когда мальчишками были, вот в них дурь-то и осталась…
Действительно, вся эта затея стоила не одну сотню тысяч золотых рублей, которые могли бы быть использованы куда более продуктивно, но капиталистические замашки Рябушинского не позволяли этого, — он также думал только о себе.
Особым видом капиталиста того времени был Василий Павлович Берг. Дворянин по происхождению, он еще в молодости порвал со
Берг владел какими-то приисками на Урале, которые приносили ему огромные доходы. Жил он постоянно в Москве на Арбате, в собственном довольно безвкусном особняке, где ныне помещается театр имени Вахтангова. Здесь он несколько раз в год устраивал роскошные ужины и обеды для своих знакомых. Этим и ограничивались расходы Берга, если не считать те деньги, которые он тратил на своего единственного сына.
Сей отпрыск рода Бергов, которому едва минуло шестнадцать лет, привык, чтобы любые его желания немедленно исполнялись родителями, которые считали это своим первейшим долгом. Рассказывая знакомым о своем сыне, который всегда именовался ими по имени отчеству, они сообщали, что по его желанию он располагает собственным выездом, имеет своего камердинера и часто устраивает маленькие званые ужины для своих друзей. Берги неоднократно выражали желание познакомить меня с Павлом Васильевичем, который был мне ровесником, но мои родители находили каждый раз приличные предлоги, мешавшие этому знакомству, за что я им глубоко признателен.
Как-то однажды, при поездке за границу, мы случайно оказались в одном вагоне с Бергами. Когда Василий Павлович шел в ресторан или выходил на большой станции, то он неукоснительно брал с собой маленький чемоданчик. На какой-то остановке они случайно выходили вместе с моим отцом.
— Да оставьте в вагоне ваш чемодан, — заметил отец, — что вы с ним все носитесь!
— Ах, Алексей Александрович, охотно бы, да не могу. Все руки оттянул — смотрите, какая тяжесть! — и Берг протянул отцу злополучный чемодан, который оказался весьма увесистым.
— Ого! Да вы что, камни в него, что ль, наложили?
— Совершенно верно — камешки.
— То есть как?
— А очень просто. Каждый коллекционирует то, что его интересует. Вы вот театральную старину, Иван Абрамович Морозов — картинки, его двоюродный братец — гравюры, а я вот интересуюсь и коллекционирую камешки. Вещи портативные и благодарные — хлеба, как говорится, не простят и всегда в цене будут.
С этими словами Берг приоткрыл свой чемодан, в котором было аккуратно уложено множество чем-то наполненных замшевых мешочков. Оказывается, каждый из них содержал бриллианты различного веса.
Берг не доверял никаким банкам, ни своим, ни зарубежным, не верил ни в какие акции или процентные бумаги и все свои доходы обращал в алмазы, в которых хорошо разбирался.
В общежитии Василий Павлович Берг был человеком хорошо воспитанным и довольно приятным. Он много путешествовал и был наблюдателен, так что его беседа во время поездок была в достаточной мере занимательной. В особенности он хорошо разбирался в гастрономических достопримечательностях тех или иных мест. Очень любя детей и подростков, он легко находил с ними общую тему разговора. Помню, как. подъезжая к Варшаве, он осведомился у меня, приходилось ли мне когда-нибудь пробовать настоящие польские сардельки и пить кофе по-варшавски. Получив отрицательный ответ, он немедленно упросил моих родителей отпустить меня с ними на остановке в ресторан и там угостил меня этими блюдами, действительно мастерски приготовленными в Польше. Бегло говоря но-польски, он долго растолковывал официанту, как надо приготовить сардельки и кофе, и в данном случае его знание языка и гастрономическая эрудиция обеспечили высокое качество заказанных блюд. Помню также, как он смутил меня, предложив мне рюмку коньяку, от которой я, конечно, отказался.
— А
Это заявление очень меня шокировало, так как я знал, что его сын мой однолеток, а мне в те годы полагалось по особо торжественным дням полбокала шампанского или иногда стакан воды, разбавленный красным вином, из расчета 90 процентов воды и 10 процентов вина.
Все эти люди, которые мне сейчас вспомнились, сколь бы различны они ни были как по своему характеру, так и по воспитанию, имели одну общую черту — беспредельный эгоизм. Самовлюбленные и самодовольные до крайности, они были твердо убеждены, что на самом законном основании являются избранниками судьбы. Глядя на неудачников и обездоленных, к какому бы классу они ни принадлежали, эти «избранники» редко ощущали чувство сострадания и никогда — угрызений совести. Опи всегда находили какие-то веские для себя аргументы, чтобы доказать, что бедняки либо сами виноваты, либо это «закон природы». Исполняя малейшие, взбредшие им на ум от пресыщения пустые и тщеславные желания, они никогда не задумывались над тем, что всем своим богатством они обязаны России и русскому народу. Они не только не чувствовали себя в долгу перед родиной и своим народом, а, наоборот, презирали и всячески поносили их в разговорах. Эти люди жили только для себя, не считая нужным служить даже своему классу. Лишь очень немногие из них занимались общественной работой, и то делали это из расчета достигнуть со временем не только богатства, но и государственной власти. А остальные смотрели на общественных деятелей как на каких-то идиотов. Вот почему эти люди возбуждали против себя негодование представителей старого московского купечества, тоже постоянно думавших об обогащении, но одновременно не забывавших своих патриотических идейных традиций, крепко помнивших, что они сами выходцы из простого народа.
Мой отец не только никогда не чуждался общественной работы, но, наоборот, постоянно ею увлекался. Он был деятельным гласным Городской думы, заведовал Театральным бюро Всероссийского театрального общества, руководил Введенским народным домом, который благодаря ему стал серьезным театром, с которым считались театральные критики, завоевавшим признание широких рабочих масс и простого люда, обслуживать которых он и был призван. Помимо этого, отец заседал в бесчисленных периодических комиссиях и комитетах по сооружению памятников, организации музеев и выставок и был постоянным членом ряда научных обществ. Его блестящие организаторские способности и обширные дружеские связи с артистическими и художественными кругами Москвы способствовали успеху руководимых им предприятий.
Своеобразным московским событием стали ежегодные маскарады в Большом театре, которые устраивал отец в пользу. Дома ветеранов сцены Театрального общества. Для этих вечеров он ухитрялся уговорить Нежданову выступать в роли графа Альмавивы в «Севильском цирюльнике», а Збруеву и Собинова спеть Дона Базилио и Розину, а то выпускал артистов балета Балашову и Мордкина в танце с нением куплетов или заставлял своего приятеля режиссера Н. А. Попова исполнять фанданго в женском испанском костюме. Маскарады всегда предвещали что-то новое и неожиданное, а потому имели неизменный успех.
К концу 1910-х годов этот род деятельности отца значительно расширился. Так называемые благотворительные вечера стали модой в кругу «высшего общества», которое под видом помощи бедным веселилось со спокойной душой, а устроители этих «полезных» увеселений зачастую не считали грехом забрать часть вырученных денег в свой собственный карман. В этом отношении особенно отличались так называемые учреждения ведомства императрицы Марии, где орудова ли чиновники, наторелые в отношении всевозможных краж. По этим соображениям отец всегда наотрез отказывался участвовать в каких-либо начинаниях этого ведомства и соглашался работать лишь в тех учреждениях, где он мог лично проследить, что вырученные деньги дойдут в неприкосновенности до тех, кому они предназначались. Так, в течение нескольких лет он был постоянным устроителем «вербных базаров», ежегодно устраиваемых в залах Благородного собрания, ныне Дома Союзов, в пользу детских нопечительств Московской городской Думы.