Восстание рыбаков в Санкт-Барбаре. Транзит. Через океан

Зегерс Анна

I

Весь остаток дня я пробегал вверх и вниз по Каннебьер с повесткой Мари в кармане, в поисках помощника в предстоящих хлопотах. За это время я многое понял. Я не сомневался, что Мари не согласится отсрочить свой отъезд, что она не доверится воле случая, не пойдет ни на какие уловки. Только теперь дошел до меня подлинный смысл одной фразы в письме Мари, которое я прочел в Париже вместо покойного Вайделя: «Любыми средствами доберись до меня, чтобы мы смогли вместе уехать из этой страны». Ее новый друг ошибался. На самом деле она никогда не колебалась. Колебались мы — врач и я — и ссорились между собой из-за Мари,

которая всегда была полна решимости. Она оставалась в Марселе, пока ей этого хотелось. Но сейчас, решившись уехать, она соберется очень быстро, так быстро, что ее не догонишь, если сейчас же не принять срочных мер, чтобы уехать вместе с ней. Я даже прикинул: не стоит ли мне еще раз отправиться к американскому консулу. Я ломал себе голову, стараясь что-нибудь придумать, чтобы высечь из каменной консульской головы хоть искру понимания. Но ни одна толковая идея не приходила мне на ум, кроме соображения, что нет на свете чиновника, более непреклонного. По-своему справедливый, консул выполнял свою нелегкую миссию, подобно римскому наместнику, который много веков назад на этой же самой земле принимал посланцев иных племен, но был не в силах понять их темные и, с его точки зрения, бессмысленные требования, касающиеся неведомых ему богов. В повестке, зарегистрированной и подписанной консулом, изменить дату было невозможно. Сам бог, если он существует, скорей изменил бы свой приговор или признал ложной свою безграничную мудрость. К тому же богу нечего опасаться, что он утратит ту каплю власти, благодаря которой он все еще владеет нашим суетным миром.

В подобных размышлениях о божественной личности я и провел все следующее утро.

Вдруг мой взгляд упал на группу людей, сидевших за столиком в кафе «Сурс». Это были Паульхен со своей подругой, Аксельрот с худенькой девушкой, ради которой он бросил свою красавицу, сама брошенная красавица, толстяк, вернувшийся с Кубы, и жена толстяка. В тот день разрешали продажу алкогольных напитков, и все они пили аперитивы. Видно, они были вполне довольны своей компанией, и мое приветствие их совсем не обрадовало, напротив, я, должно быть, явился для них неизбежным, но тягостным напоминанием о лагерной жизни.

— Как поживает твой друг Вайдель? — спросил Аксельрот. — В последний раз он произвел на меня тяжелое впечатление униженного, оскорбленного человека.

— Впечатление униженного, оскорбленного человека? Вайдель?

— Что ты на меня так смотришь? Тебе нечего обижаться, он действительно показался мне каким-то подавленным, когда я вчера говорил с ним.

— Ты с ним вчера говорил?!

— Ну да, по телефону.

— По телефону? С Вайделем?

— Фу ты господи, я, кажется, спутал, извини. Ведь каждый день мне звонят сотни людей, я для всех здесь нечто вроде вице-консула. Все спрашивают моего совета. Ну, конечно, вчера мне звонил не твой Вайдель, а Майдлер. Вот уже пятнадцать лет, как я их вечно путаю, просто несчастье какое-то! А они к тому же грызутся, как кошка с собакой. Никогда не забуду, какую гримасу скорчил Вайдель, когда я в Париже по рассеянности поздравил его с премьерой фильма по сценарию Майдлера. Кстати, я встретил на этой неделе в «Мон Верту» его жену. Вот ее уж я ни с кем не спутаю. Правда, она выглядит несколько утомленной, но по-прежнему совершенно прелестна.

— Меня всегда удивляло, — сказал Паульхен, — как это Вайдель сумел жениться на такой женщине.

— Он, наверное, подцепил ее где-нибудь, когда она была еще совсем маленькой девочкой, — медленно проговорил Аксельрот, и его красивое лицо стало жестким. — Она, видно, была тогда в том возрасте, когда дети еще верят в деда-мороза. Он внушил ей всякую чепуху вроде того, что мужчина и женщина могут любить друг друга. — Аксельрот обернулся ко мне и добавил: — Передай ей, пожалуйста, от меня самый сердечный привет.

К своему великому удивлению и тревоге, я почувствовал, что образ Мари запечатлелся в его памяти почти таким, какой она была в действительности. Видно, голова этого человека была так устроена, что четко фиксировала все, даже самые беглые мимолетные впечатления, которые он затем описывал. Его мозг работал

наподобие окуляров, которыми пользуются близорукие, полуслепые люди, или аппаратов, производящих снимки астральных тел, скрытых от нормального взора туманом или другими временными помехами. Наверно, Аксельрот зарегистрировал в своем мозгу немало самых невероятных и таинственных ситуаций; теперь очередь дошла до Мари, и это меня испугало. Но я сразу же стал напряженно думать, как можно заставить этого человека помочь нам. Он, наверно, никогда не делал ничего, что не приносило бы ему выгоды, точь-в-точь как мой бедный, жалкий португалец. Но тот хоть раз совершил бескорыстный поступок, а от Аксельрота этого никогда не дождешься. Никогда! Он умеет только привораживать все новых и новых людей, а потом погружать их в безмерную пустоту своей души. Никогда не принесет он той жертвы, которая заполнила бы эту пропасть. Понимал ли он себя? Думаю, что нет. Судьба, которая внешне так щедро одарила его и дала ему такой блестящий ум, сыграла с ним злую шутку. В душевном отношении он был подобен амебе или водоросли. В этом смысле даже мой маленький, жалкий португалец давал ему сто очков вперед.

— Я сегодня же передам твой привет, но ты мог бы и другим путем выказать этой даме свое расположение. Ей сейчас нелегко приходится.

— Чего же ей не хватает? — спросил он с интересом.

— Транзитной визы. Правда, она назначена на прием к американскому консулу, но не на то число, которое надо. Необходимо изменить дату вызова, потому что пароход уходит раньше.

— Из Лиссабона? Двенадцатого? «Ньясса»? — спрашивал Аксельрот, все более оживляясь. — Я ведь тоже записан на этот пароход. Я как раз тоже решил смыться отсюда.

— Да, именно «Ньясса», — соврал я.

Видно, я слишком пристально взглянул на него, потому что лицо его вдруг утратило всякое выражение. Тогда я добавил:

— Конечно, она уедет, только если вовремя получит транзитную визу.

— Ну, это нехитро уладить, — сказал он. — У нас получилась бы прелестная компания. А если бы пароход попал в шторм, а потом захотели бы наказать виновного, то Вайделя выбросили бы за борт.

— Ты бы снова спутал его с Майдлером, — сострил Паульхен.

— Нет уж, будь покоен. В этой ситуации я бы их не спутал. Я выкинул бы того, кого надо. — И он добавил, просияв: — Правда, однажды я уже пытался, причем, заметьте, совершенно бескорыстно, бросить Вайделя на произвол судьбы. Но я потерпел фиаско. Мы оба добрались до Марселя. Наверно, и на этот раз он спасется — его заглотнет кит, и в китовом чреве он одновременно с нами доберется до места.

— Думаю, — сказал я, — что он доберется даже раньше нас. Но тем не менее его жене нужна транзитная виза. Ты ведь друг консула.

— Именно потому, что я друг консула, я не могу его тревожить такими ничтожными просьбами.

— Ты ведь умный! — воскликнул я. — Ты всем нравишься — и мужчинам и женщинам. Если кто-нибудь и может здесь помочь, то только ты. Неужели никто и ничто не может заставить консула изменить число на повестке!

Аксельрот откинулся на спинку стула. С минуту он молчал, а затем сказал:

— В Марселе есть только один человек, который имеет влияние на консула. Как раз теперь он случайно здесь. Видимо, он тоже уедет на «Ньяссе». Он возглавляет комиссию по изучению последствий войны для мирного населения. Эта комиссия привезла продукты питания для французских детей. Великолепный человек! Он друг консула и вместе с тем как бы его духовный наставник. Консул всегда прислушивается к его словам. Его суждения являются для консула этической нормой.

— Этической нормой?

— Конечно, — сказал Аксельрот вполне серьезно. — Этической нормой. Он мог бы убедить консула изменить госпоже Вайдель дату вызова. Но он сделает это только в том случае, если сам убедится, что это необходимо. Имей в виду, он никогда ничего не делает против своей совести.

— Что же, будем надеяться, — сказал я, — что совесть подскажет ему просить консула выдать транзитную визу на трое суток раньше намеченного срока. И понадеемся также на то, что консул внемлет просьбе этого богоподобного господина. В Библии приводятся случаи…