Восстание рыбаков в Санкт-Барбаре. Транзит. Через океан
Шрифт:
Американец пометил себе что-то и сказал:
— Это тяжкое признание для такого человека, как вы. — В голосе его зазвучало что-то похожее на доброту. — За какое же ремесло вы хотите взяться?
— У меня есть способности к точной механике.
— Вы еще молоды, — сказал он в ответ, — вы еще можете изменить свою жизнь. Я желаю вам счастья.
— Я не могу быть счастлив без нее! — воскликнул я. — Ах, если бы вы действительно могли помочь. Ведь ваше суждение является этической нормой.
Он рассмеялся и сказал:
— В редких случаях. С божьей помощью. Возьмите, пожалуйста, все эти документы, оставьте мне только повестку. Я увижу консула нынче вечером на заседании смешанной
III
Я поднялся на гору, где расположен форт св. Иоанна, чтобы побыть одному и посмотреть на море. На повороте улицы, там, где ветер дул сильнее всего, я встретил Мари. Ветер гнал ее прямо на меня. Я обнял ее и даже по своей глупости не удивился, что она с такой легкостью пошла со мной, словно нас и в самом деле соединил только порыв ветра на повороте улицы. Я пригласил ее в пиццарню, и мы повернули назад к Старой гавани.
— Мне хотелось побыть одной, — сказала она, — и посмотреть на море.
Мы сели за столик возле самой печи. В отблесках огня ее лицо казалось пылающим и неспокойным. Я представил себе, каким оно может быть, озаренное внезапными радостями и желаниями. Но как всегда, когда я оставался с ней с глазу на глаз, меня пугало, что настал момент, когда я должен ей все рассказать. Принесли розе, мы выпили. Мне сразу стало легче, испуг уже не так угнетал меня. Мари теребила мой рукав.
— Значит, консул изменил число на моей повестке? — спросила она. — Если ты всюду находишь друзей, которые помогают оформлять мои документы, почему ты не попросишь их помочь тебе? Я не могу поверить, что мы расстанемся… Погляди-ка на меня… Да, я уверена, ты вдруг появишься на пароходе или я встречу тебя в каком-нибудь порту, как сегодня, на каком-нибудь повороте улицы, в чужом городе…
— Зачем? — спросил я и в упор взглянул на нее, но отсветы пламени исказили выражение ее лица.
— Я могла бы бесконечно долго сидеть у этой печи, слушать, как месят тесто, глядеть на огонь — до самой старости.
— В таком случае приходится только удивляться, — возразил я, — почему ты не остаешься здесь? Тогда бы мне не пришлось ехать за тобой, внезапно появляться на пароходе или искать тебя в чужом городе. Мы могли бы сидеть здесь вместе так часто и так долго, как нам этого захочется.
Она печально посмотрела на меня.
— Ты же знаешь, что я должна уехать. Мне кажется, что ты иногда совсем не слушаешь, что я говорю, или ни в грош не ставишь мои слова.
«Она права, — подумал я. — Она должна уехать. Правда, высказанная теперь, запутала бы все еще больше. Пусть уйдет пароход, пусть останется позади эта заколдованная страна, добрые и злые воспоминания, залатанная жизнь, могила и все эти дурацкие мысли насчет вины и раскаяния».
— Завтра я иду на прием к консулу. Мне страшно. Я молю бога о транзитной визе.
— Странная молитва, Мари. Прежде люди молили богов о попутном ветре. Неужели ты не можешь посидеть со мной хоть минутку, не думая об отъезде?
— Ты тоже должен думать об отъезде, — сказала Мари, — именно ты.
Ее слова напомнили мне старика дирижера, который говорил мне примерно то же в мой первый вечер в Марселе. И вдруг в огне печи, под чмоканье замешиваемого теста мне померещилось его обтянутое кожей лицо с глубокими, словно бездонными глазами.
Мари попросила принести нам хоть кусочек пиццы без хлебных талонов, но официант был неумолим — он принес только вино.
IV
Вечером коридор перед моим номером был заставлен множеством чемоданов, которые охраняли
Доги весело лаяли, словно радовались отъезду. Когда я встал на следующее утро, то увидел, что мой коридор снова забит чьим-то багажом. В освободившийся номер въезжала пожилая супружеская пара, прибывшая в Марсель утренним пароходом. И муж и жена были маленькие, круглые, у обоих были седые растрепанные волосы и, несмотря на возраст, что-то детское в манере поведения. Судьба швыряла этих двух стариков со всеми их тюками и баульчиками по непонятному миру, но ей так и не удалось разнять их морщинистые руки. Старуха тотчас же зашла ко мне взять штопор, чтобы раскупорить бутылочку денатурата. Она сразу заметила, что я живу бобылем, и пригласила меня выпить с ними чашечку жидкого кофе, вскипяченного на спиртовке. Как только мой сосед легионер появился на пороге их комнаты — он зашел туда за мной, не найдя меня в моем номере, — ему тоже предложили кофе. Кофе был ненастоящий, из сухого гороха, вместо сахара в него клали сахарин, даже денатурат был вонючий эрзац-денатурат. Но пламя спиртовки наполнило наши опустошенные сердца теплом эрзац-родины и эрзац-очага. В ответ на наши вопросы старики рассказали нам, что едут в Колумбию. Они давно уже бежали из Германии, сразу же после того, как фашисты подожгли Дом профсоюза, в котором состоял старик. Их старший сын служил в немецкой армии, он пропал без вести, а младший когда-то сделал что-то скверное, родители выгнали его из дому, и он уехал из Германии. И вот теперь этот непутевый сын принимает их в свой дом в Колумбии. Мы помогли новым соседям расставить в номере их багаж. Колумбийское консульство открывалось в полдень. Старики уселись рядышком у окна. Он стал глядеть на улицу Провидения, а она принялась штопать его носки.
V
А мы с легионером — нам обоим надо было убить время, — мы пошли вниз по Каннебьер, из кафе в кафе, а затем свернули на улицу Сен-Фереоль. Чтобы доставить ему удовольствие, я передал Надин в «Дам де Пари» записочку и просил ее спуститься к нам. Как побледнел мой друг, как испугался он, когда она и в самом деле подсела к нашему столику. Она говорила с ним оживленно и приветливо, она разглядывала его ордена и попросила их все назвать. Он был совершенно смущен и растерян. Я видел, он упускает момент, не находит нужных слов. Он не мог сразу освоиться с мыслью, что та, которая казалась ему такой недосягаемой, сидит за его столиком и улыбается ему своим большим ртом.
Затем мы отправились в бразильское консульство. Канцелярия была пуста, как и в прошлый раз, а перед барьером опять столпилось, вздыхая и сетуя, множество людей. Через некоторое время из соседнего помещения вышел все тот же молодой чиновник, но на этот раз он не дошел до барьера, а остановился посреди канцелярии — он был уже ученый. Он боялся, что какой-нибудь из документов на получение визы, которыми отчаявшиеся люди начали размахивать при его появлении, вдруг случайно прилипнет к нему. Молодой чиновник хотел тут же удалиться, но мой друг, озверев, ударом ноги распахнул дверцу барьера, одним прыжком оказался в канцелярии и схватил чиновника за плечо. Я метнулся за легионером, и тогда вся толпа ожидающих ринулась за барьер в канцелярию и принялась кричать прямо в уши молодому чиновнику: