Восстание в крепости

Илькин Гылман

Кто-то из солдат в противоположном углу быстро-быстро забормотал во сне, потом что-то выкрикнул.

"Небось приснилось, что стал офицером, — злобно подумал Сырожкин. — И сразу орать. Наверно, на денщика…"

Рядом на койках двое отчаянно храпели, словно соревновались, Один — тонко, с легким присвистом, почти без пауз; другой — с промежутками, зато мощно и громко.

Храп раздражал Сырожкина, действовал ему на нервы, злил.

"Ишь как выводят, скоты! — скрипел он зубами. — Чисто звери в клетках!"

На миг

ему показалось, будто в комнате действительно притаились голодные хищники, готовые броситься на него и растерзать на куски.

Он открыл глаза. Ах, если можно было бы встать, выйти, пройтись по двору, вдохнуть в себя свежесть летней ночи! Он бы тогда, наверное, избавился от этих адских мук.

Но это было невозможно. Выйти сейчас — значило выдать себя с головой. Оставалось одно: терпеть. Терпеть и ждать. А это было всего мучительнее. Сердце бешено колотилось в груди, словно хотело ее разорвать. Кровь гулко стучала в висках. Время шло томительно, медленно. Каждая минута казалась Сырожкину вечностью.

"Боже, какая пытка! Что они тянут? Или не поверили мне? А вдруг заложат под казарму динамит и мы все взлетим на воздух к чертовой матери? — мелькнула у него в голове фантастическая мысль. — Что же произойдет? Получится месиво из человеческого мяса и крови! Э, да все равно! Пусть делают что хотят! Только бы поскорее!"

По соседству скрипнула койка. Сырожкин посмотрел туда. Погребнюк сидел на кровати и натягивал сапоги. Затем встал, набросил на плечи шинель и, ступая на цыпочках, чтобы не разбудить товарищей, вышел.

"Как удачно получается! — обрадовался Сырожкин. — Просто великолепно. Жаль только, что все спят и никто не видел, как Погребнюк вышел".

Впрочем, его сожаление оказалось преждевременным.

Когда Погребнюк, вернувшись через минуту, переступил порог, он нечаянно задел ведро. Ведро с грохотом ударилось о стену. Несколько солдат проснулись, подняли головы, тараща на вошедшего заспанные глаза. По его адресу посыпались бранные словечки, кое-кто даже припустил матом.

Погребнюк молча подошел к своей койке, стащил с ног сапоги и лёг.

Из залитых лунным светом сеней через распахнутую дверь в комнату ворвалась струя прохладного воздуха.

Немного погодя во дворе послышались шаги.

Сырожкин зажмурился и замер: "Наконец-то!" Вот шаги ближе и ближе. Шло несколько человек. Он узнал скрип хромовых сапог поручика Варламова.

Вдруг опять все стало тихо.

"Неужели я ошибся? Или они ушли?" — Сырожкин приоткрыл глаза, глянул в сторону двери и увидел на полу в сенях несколько человеческих теней. Варламов шепотом отдавал солдатам какие-то распоряжения.

Сырожкин опять зажмурился, притворившись спящим.

Вот хромовые сапоги заскрипели уже по полу казармы. В следующее мгновение комната огласилась резким выкриком Варламова:

— Вста-а-ать!!!

Сырожкин даже не пошевельнулся, хотя давно ждал эту команду. Он

почувствовал, как его лоб покрылся холодной испариной. Справа и слева заскрипели койки. Это вставали его товарищи.

— Встать, говорю! — снова прокричал Варламов.

Сырожкин медленно поднялся. Кто-то зажег лампу.

У кроватей в нижнем белье стояли солдаты, недоуменно переглядываясь и пожимая плечами, словно спрашивали друг у друга о причине этого таинственного налета.

Протирая глаза, Сырожкин шепнул стоящему рядом солдату с перекошенным от испуга и удивления лицом:

— Что за переполох? В чем дело?

Солдат растерянно покачал головой.

Поручик Варламов, убедившись, что все поднялись, объявил:

— Приказываю: каждый стоит у своей кровати!

У Дружина екнуло сердце, а в голове пронеслось: "Донесли!" Он заскрежетал зубами. Кулаки его непроизвольно сжались. Но он тут же постарался взять себя в руки: "Спокойствие! Прежде всего — спокойствие! Растеряться — значит заранее погубить все дело".

Выбрав момент, когда Варламов что-то шептал своим людям, он голой ногой откинул дальше под кровать правый сапог.

Начался обыск.

Ищейки Варламова заглядывали под кровати, поднимали матрасы, ощупывали подушки, рылись в солдатских сундучках.

Наконец очередь дошла до Дружина.

Поручик Варламов, стоявший у стола, сделал шаг к его кровати, затем обернулся к одному из солдат, производящих обыск, и приказал:

— А ну-ка, Малышев, загляни в его сапожки.

Солдат поднял лежавший у кровати сапог Дружина, сунул в него руку, пошарил внутри, затем перевернул и потряс над полом. В сапоге ничего не оказалось. Он отшвырнул его в сторону и пробормотал:

— Так, где же второй?..

Малышев заглянул под кровать. Второй сапог лежал у самой стены. Он опустился на колени и полез за ним.

У Дружина потемнело в глазах. Кровь ударила в голову. Ему хотелось вцепиться в глотку офицерскому прихвостню, который так усердствует, чтобы погубить своего же брата солдата! Не каждый бы удержался на его месте. Но Дружин сумел пересилить себя.

Закусив до крови нижнюю губу, он стоял, потупив голову. Грудь тяжело вздымалась.

Малышев достал из-под кровати второй сапог и, сидя ка корточках, запустил в него руку. На лице у него появилась ухмылка. Он поднял голову и ликующе взглянул на Варламова.

У того заблестели глаза.

— Есть?! — предвкушая утвердительный ответ, воскликнул он.

Малышев вытащил из сапога сложенную вдвое небольшую брошюрку и протянул поручику.

Варламов схватил книжку, раскрыл ее и жадно впился глазами в заголовок. Затем удивленно посмотрел на Дружина. Да, он нашел то, что искал! Варламов хотел было расхохотаться в лицо солдату, но, что-то прикинув в уме, не сделал этого. Его широкие брови насупились. Он кивнул Малышеву.

Солдат потянул Дружина за рукав: