Восстать из Холодных Углей
Шрифт:
— Я жива? — Это был наполовину вопрос. Я умерла, я была уверена в этом. Я чувствовала, что умираю.
Хардт кивнул:
— Я сам вернул тебя к жизни, так же как ты поступила со мной на До'шане.
— Почему? — спросила я со слезами на глазах. — Почему ты не дал мне умереть? — Сокрушительное одиночество внутри заставило меня подавиться словами.
Хардт откинулся назад и сел на задницу. Казалось, он сдулся, силы покидали его. «Я не мог. Тебе есть ради чего жить. Нет, не спорь со мной. Просто послушай, Эска. Хоть раз в жизни, просто послушай». — Он замолчал и поморщился. Я промолчала. Раз в жизни я промолчала.
— Я знаю, это тяжело, — продолжил Хардт. — Ты чувствуешь, будто во всем виновата ты сама. Ты пытаешься взять всю
Я знаю, как это заставляет тебя чувствовать. Одинокой. Одной против всего мира. Тебе кажется, что ты должна взвалить на свои плечи бремя всех остальных и свое собственное. Но ты не можешь. Потому что ты не одинока. Ты никогда не была одинока. У тебя есть я, у тебя есть Тамура, у тебя есть Имико. У тебя есть дочь. У тебя есть Сирилет! Может, мы и не идеальны… Мы не идеальны. Но мы здесь. Мы всегда были здесь, рядом с тобой. Ты не одинока, Эска!
Он плакал. Я плакала. Как он узнал? Как ему удалось проникнуть сквозь все мои преграды к моему самому большому страху? Как он узнал, как заглушить этот страх и заставить меня чувствовать себя… любимой.
Тогда я заплакала, заплакала по-настоящему. У меня не осталось сил сдерживаться. Я выплеснула свою боль и утрату, и заплакала от любви и радости. Я сделала это без остатка, потому что просто не могла больше сдерживаться. И все это время Тамура держал меня за руку, а Хардт сжимал мое плечо. Он был прав. Они все были со мной, помогали мне на каждом шагу. Даже когда я пыталась оттолкнуть их, они оставались со мной. Возможно, я этого не заслуживаю. Я не заслуживала этого, не заслуживала их. Но они все равно были моими, а я принадлежала им. И, несмотря на всю ту боль, к которой вернул меня Хардт, он дал мне второй шанс. Второй шанс стать матерью для моей дочери. Стать матерью для Сирилет, такой, какой я должна была стать для Кенто.
Хардт был прав. Во всем. Я думаю, однажды это напишут на моем надгробии.
— Джозеф... — Эта мысль поразила меня так внезапно, что я попыталась встать. Это была плохая идея. От боли в сломанном ребре нет облегчения, есть только осознание того, что она пройдет, со временем. Однако время, кажется, никогда не бежит достаточно быстро.
Хардт положил свои большие руки мне на плечи и удержал меня на месте. «Мы скоро решим, как тебя переносить. Джозеф жив. Мы думаем. На самом деле все не так ясно». Коби ушла, и она проигнорировала то, о чем я ее просила. Она оставила Джозефа умирать здесь, рядом со мной. Но, с другой стороны, она мне ничего не была должна.
— Ты можешь ему помочь? — Сложный вопрос, особенно для Хардта. Человек, убивший его брата, был в тяжелом состоянии, и я попросила Хардта помочь. Я спросила себя, приходило ли ему в голову, что он мог бы воспользоваться случаем и убить Джозефа? Скорее всего, нет. Хардт всегда был лучше меня.
Хардт повернул голову, и я увидела, как он сжал челюсти.
— Я не знаю, что с ним. Он... вне любого лечения, о котором я знаю. Прости меня, Эска.
— Помоги мне встать. — Я начала было пытаться двигаться, но Хардт продолжал держать руки у меня на плечах.
— Тебе не следует двигаться.
— Отмечено. Помоги мне встать. — Потребовалось немало усилий и еще больше боли, прежде чем я встала на ноги. Я говорю на ноги, но, думаю, Хардт поддерживал меня больше, чем я сама. Он, прихрамывая, подвел меня к Джозефу и опустил на землю рядом с моим другом.
Тамура присел на корточки с другой стороны от Джозефа и встретился со мной взглядом.
— Ты не можешь сделать серое белым.
Я кивнула. Жизнь постоянно меняется. Наш опыт,
Я протянула руку и замерла, прежде чем дотронуться до Джозефа. Тамура поймал мой взгляд и ободряюще кивнул. Я схватила Джозефа за руку, почувствовав ледяной холод его кожи, и сжала ее. Там было что-то такое. Я не могу этого объяснить. Осознание, которое выходило за рамки осязания, зрения или звука. Джозеф открыл глаза и вышел из своей позы эмбриона, крепко сжимая мою руку. Он потянулся и встал на колени, в его тело вернулось тепло, хотя на ощупь оно было твердым и приобрело металлический блеск. Когда, наконец, он встретился со мной взглядом, я почувствовала, как мое сердце учащенно забилось, и мне пришлось подавить рыдание. Люди говорят, что в моих глазах они видят надвигающуюся бурю за горизонтом, но в глазах Джозефа я увидела все места, где он когда-либо бывал, и все времена, которые пережил. И все же в тот момент и на то время он был в здравом уме.
Не было слов, которые могли бы преодолеть пропасть, выросшую между мной и Джозефом. Никакие извинения не смогли бы загладить ту боль, которую мы причинили друг другу после падения Оррана. Но иногда, когда слов недостаточно, их лучше не говорить. Внезапно мы оказались в объятиях друг друга, и вся боль, предательство и время, проведенное в разлуке, показались нам мелочами.
Глава 39
Жизнь — это боль. По крайней мере, так говорят люди. Они скажут вам, что жизнь — это боль, страдание, нищета и душевные муки. Все это правда. В жизни есть все это. Но есть также радость, счастье, любовь и надежда. И еще кое-что. Неважно, через что ты прошел, неважно, через что ты проходишь, неважно, что случится. Жизнь стоит того, чтобы жить, потому что правда в том, что у тебя есть только один шанс. Нет жизни после смерти, нет перерождения, нет славной вечности в царстве богов. Жизнь есть жизнь, а за ней — смерть. У тебя есть только один шанс, краткий миг в общей картине мира. Так что ты можешь просто его прожить. Пусть твой краткий миг что-то значит не для кого-то другого, а для тебя самого.
Мы оставались в лаборатории несколько дней, пока Джозеф и я не оправились настолько, чтобы отправиться в путь. Маленький стюард-тарен, казалось, был рад показать нам окрестности, как только узнал, что Железный легион мертв и больше не вернется. Мы освободили последних заключенных в камерах, более сотни землян, которые теснились в темноте клеток. Их накормили из лабораторных запасов, и я вывела их из Пикарра, оберегая от ловушек и гулей. Некоторые из них поблагодарили меня, но никто из них долго не смотрел мне в глаза. Однако я слышала шепотки, они говорили о надвигающейся буре в глубине моих глаз и о моей отсутствующей руке, и я не раз слышала, как меня называли Королевой-труп. Казалось, моя репутация распространилась даже в самых темных, отдаленных уголках Иши.