Восток в огне
Шрифт:
Баллиста отправил гонцов к Ярхаю, Огелосу и Анаму, пригласив их поужинать этим вечером с ним и тремя его высшими офицерами. Батшиба, конечно же, тоже была приглашена. Вспомнив римское суеверие против четного числа за столом, Баллиста отправила еще одного гонца, чтобы пригласить и Каллиника Софиста. Северянин попросил Калгака сказать повару, чтобы тот приготовил что-нибудь особенное, желательно с копчеными угрями. Пожилой каледонец выглядел так, как будто никогда в своей очень долгой жизни не слышал такой возмутительной просьбы, и это вызвало новый поток бормотания: "О, да, какой ты великий римлянин... что дальше... гребаные павлиньи мозги и сони в
Позвав Максима и Деметрия сопровождать его, Баллиста объявил, что они идут на агору. Якобы они собирались проверить, соблюдаются ли указы о ценах на продукты питания, но на самом деле северянин просто хотел убраться из дворца, подальше от места принятия своих сомнительных юридических решений, терзавших его разум. Он многим восхищался в римлянах – их осадными машинами и укреплениями, их дисциплиной и логистикой, их гипокаустами и банями, их скаковыми лошадьми и женщинами, – но он считал их libertas иллюзией. Ему пришлось просить императорского разрешения жить там, где он жил, жениться на женщине, на которой он женился. На самом деле вся его жизнь с тех пор, как он попал в империю, казалась ему отмеченной раболепием и грязными компромиссами, а не свободой.
Его кислое, циничное настроение начало подниматься, когда они вошли в северо-восточный угол агоры. Ему всегда нравились рынки: шум, запахи – плохо скрываемая алчность. Толпы людей медленно перемещались. Казалось, здесь была представлена половина человечества. Большинство были одеты в типично восточную одежду, но были и индийцы в тюрбанах, скифы в высоких остроконечных шляпах, армяне в складчатых шляпах, греки в коротких туниках, длинных свободных одеждах обитателей палаток, а кое-где попадались римские тоги или шкуры и меха горцев Кавказа.
Казалось, всего необходимого для жизни было в избытке – много зерна, в основном пшеницы, немного ячменя; много вина и оливкового масла для продажи в бурдюках или амфорах, а также любое количество блестящих черных оливок. По крайней мере, в его присутствии указы о ценах, по-видимому, соблюдались. Не было никаких признаков того, что они увезли товары с рынка. По мере того, как северянин и двое его спутников продвигались по северной стороне агоры, полосатые навесы становились ярче, наряднее, а продукты, затененные ими, превратились из предметов первой необходимости средиземноморья в маленькие предметы роскоши – фрукты и овощи, кедровые орехи и рыбный соус и, что самое ценное, специи: перец и шафран.
Прежде чем они добрались до портиков западной стороны агоры, предметы роскоши перестали быть съедобными. Здесь были душистые прилавки с сандалом и кедром. Слишком дорогие для строительных материалов или дров, они могут считаться освобожденными от действия указа Баллисты о реквизиции древесины. Здесь мужчины продавали слоновую кость, обезьян, попугаев. Максим остановился, чтобы рассмотреть какую-то причудливую работу по коже. Баллисте показалось, что он увидел верблюжью шкуру, тихо спрятанную в задней части магазина. Он собирался попросить Деметрия сделать пометку, но мальчик пристально смотрел в дальний конец агоры, снова отвлекшись. Здесь было много вещей, которые больше всего желали мужчины и женщины: духи, золото, серебро, опалы, халцедоны и, прежде всего, мерцающий и невероятно мягкий шелк из Серы на дальнем краю света.
В южных портиках, к неудовольствию Баллисты, находился невольничий рынок. Там были выставлены всевозможные "инструменты с голосами". Были рабы, которые обрабатывали твою землю, вели твои счета, причесывали твою жену,
– Здесь есть кто-то из англов?
Не было ни одного лица, которое не повернулось бы, чтобы посмотреть на огромного варвара-военачальника, что-то неразборчиво кричащего на своем диковинном языке, но, к огромному облегчению Баллисты, никто не ответил.
Они прошли мимо рынка скота к восточному портику, дешевому концу агоры, где продавцы тряпья, мелкие ростовщики, фокусники, чудотворцы и другие, кто торговал человеческими страданиями и слабостями, предлагали свои услуги. Оба спутника Баллисты пристально оглядывались через плечо на переулок, где стояли проститутки. Этого следовало ожидать от Максима, но Деметрий оказался неожиданностью – Баллиста всегда думал, что интересы молодого грека лежат в другом месте.
Всеотец, но ему и самому не помешала бы женщина. В каком-то смысле это было бы так приятно, так легко. Но в другом смысле, конечно, нет. Была Юлия, его клятвы ей, то, как он был воспитан.
Баллиста с горечью подумал о том, как некоторые римляне, например, Тацит в своей "Германии", рассматривали супружескую верность германцев как зеркало, осуждающее отсутствие морали у современных римлян. Но традиционная пасторальная верность была очень хороша, когда ты жил в деревне; она не была рассчитана на те сотни миль, недели пути вдали от своей женщины. И все же Баллиста знала, что его отвращение к неверности проистекало не только из любви к Юлии, но и из того, как он был воспитан. Подобно тому, как некоторые мужчины носили в битве счастливый амулет, так и он нес свою верность жене. Каким-то образом у него развился суеверный страх, что, если у него будет другая женщина, удача покинет его, и следующий удар меча или стрелы не ранят, а убьют, не оцарапают его ребра, а пробьют их насквозь в сердце.
Думая теперь о своих товарищах, Баллиста сказал:
– По-хорошему, возможно, нам следует проверить, что продается в переулке? Вы двое хотели бы это сделать?
Отказ Деметрия последовал незамедлительно. Он выглядел возмущенным, но в то же время слегка хитрым. Почему мальчик вел себя так странно?
– Я думаю, что я достаточно квалифицирован, чтобы сделать это самостоятельно, - сказал Максим.
– О да, я верю, что это так. Но помните, ты просто смотришь на товар, а не пробуешь его на вкус, - Баллиста ухмыльнулся.
– Мы будем там, в центре агоры, учиться добродетели у статуй, установленных добрым гражданам Арета.
Первая статуя, к которой подошли Баллиста и Деметрий, стояла на высоком постаменте. "Агегос, сын Анаму, сына Агегоса", - прочитал Баллиста. "Должно быть, это отец нашего Анаму – он немного красивее". Статуя была одета в восточную одежду, и, в отличие от Анаму, у него была хорошая шевелюра. Они торчали тугими завитками вокруг его головы. Он носил густую короткую бороду, как и его сын, но также мог похвастаться роскошными усами, подстриженными и навощенными до кончиков. Лицо у него было круглое, слегка мясистое.
– Да, красивее, чем его сын, хотя это нетрудно.