Восток в огне

Сайдботтом Гарри

Новый враг качнулся над головой. Когда Кастриций принял удар на свой щит, он почувствовал и услышал, как тот раскололся. Слева от него римский меч метнулся вперед и попытался попасть персу в подмышку. Полетели искры, и острие клинка отскочило от кольчуги перса. Прежде чем Проспер успел уклониться от удара, сверкнул еще один сасанидский клинок и отсек ему правую руку. Кастриций с ужасом наблюдал, как молодой опцион развернулся и упал на колени, левой рукой держась за обрубок правой руки, рот его был открыт в беззвучном крике. Повсюду была кровь. Два сасанида двинулись, чтобы прикончить офицера. Кастриций повернулся и побежал.

Топоча сапогами по камню, Кастриций отлетел обратно

к краю утеса. Он отбросил свой щит, выронил меч. Когда он приблизился к краю оврага, он бросился вбок и вниз, скользя последние несколько ярдов, выбрасывая ноги вперед в пространство, изгибаясь всем телом, его пальцы цеплялись за что-то. На мгновение ему показалось, что он недооценил риск, что он соскользнет назад прямо через край. Здесь обрыв был стофутовым. Если он упадет, то разобьется. Резкая сильная боль пришла вместе с сорванными ногтями, но он держал себя в руках. Скользя, карабкаясь, не попадая пальцами в носки обуви, часто перебирая ногами, он спускался по склону оврага.

Высоко на юго-западной башне Арета, хотя он был по крайней мере в 400 шагах, Баллиста увидел, что ловушка захлопнулась быстрее, чем среагировали те, кто попал в ее пасть; звон тетивы, крики людей, два отчетливых трубных звука.

– Пидоры, - коротко выругался он.

– Мы должны им помочь, - выпалил Деметрий.

Баллиста не ответил.

– Мы должны что-то сделать, - продолжал гречонок.

– Конечно, это было бы хорошо, - сказал Максим, - но ничего не поделаешь. Все будет кончено к тому времени, как мы перебросим туда подмогу. И, в любом случае, мы не можем позволить себе терять еще людей.

Баллиста некоторое время молча наблюдал за происходящим, затем сказал, что они должны идти к южным воротам, на случай, если там кто-нибудь выживет. Спускаясь по ступенькам из Порта Аквариа, северянин прокручивал все в уме.

Баллистой двигали слова, вбитые в него его наставниками по полевому искусству: пассивная защита - это вообще не защита. Бездействующая оборона не только передает всю инициативу, весь импульс осаждающим, она подрывает дисциплину обороняющихся, саму их волю к сопротивлению. Итак, после сожжения тарана Баллиста довольно часто отправлял небольшие ночные рейдовые отряды. Но его сердце почему-то было не на месте.

Смерть Антигона все изменила. В лице Антигона он потерял мастера диверсий. Как северянин скучал по нему. Баллиста вспомнил, как мастерски Антигон уничтожил сасанидов, оставшихся на острове в Евфрате после первого неудачного штурма города: двадцать убитых персов, и ни один римлянин не пал. В ту ночь среди высоких камышей смерть пришла к перепуганным восточникам с ошеломляющей быстротой и эффективностью. Рейдеры, которых Баллиста посылал с тех пор, старались изо всех сил, но результаты были неоднозначными. Иногда их замечали, и миссия прекращалась ближе к началу. Как правило, они несли столько жертв, сколько наносили. И вот, сегодня вечером, произошла эта безоговорочная катастрофа. Что бы ни говорилось в учебниках, каковы бы ни были доктрины его наставников, Баллиста больше не будет совершать вылазок.

Баллиста стоял у открытой калитки и думала об Антигоне. Было странно, как за очень короткое время он привык полагаться на него. Это была одна из странных особенностей войны – она быстро создавала прочные узы между непохожими друг на друга людьми, а затем смерть могла еще более внезапно разорвать их. Баллиста вспомнил, как артиллерийское ядро снесло голову Антигону; обезглавленный труп, стоявший несколько мгновений, фонтан крови.

Легкие горели, конечности болели, пот заливал глаза, Кастриций продолжал пробираться

сквозь заросли тростника. Он отшвырнул свой шлем, сорвал кольчугу, когда добрался до подножия утеса. В бегстве была его единственная надежда на спасение. Он бежал все дальше и дальше, финиковые пальмы колыхались у него над головой, он спотыкался, когда корни обвивали его ноги. Как только он упал во весь рост в грязь, из него вышибло дыхание. Борясь с усталостью и отчаянием, которые говорили ему просто лечь и не дергаться, он с трудом поднялся на ноги и бросился дальше.

Без всякого предупреждения Кастриций выбрался из тростниковых зарослей. Впереди в лунном свете виднелось голое каменное дно ущелья; на дальней его стороне группа факелов вдоль низкой стены и вокруг ворот. Не было слышно ни звука погони. Тем не менее он пустился бежать. Было бы обидно забраться так далеко, так близко к безопасности, а потом быть убитым.

Они услышали его приближение еще до того, как увидели: хриплое дыхание, волочащиеся шаги. В круг света факелов, спотыкаясь, вошел безоружный человек, весь в грязи. Его руки были в крови.

– Какие люди! Это же наш туннельный крыс Кастриций!
– сказал Максим.

Когда весна сменилась летом, дезертиры поползли по ущельям или через равнину в обоих направлениях. Это была особенность осадной войны, которая никогда не переставала удивлять Баллисту. Независимо от того, насколько тщетной была осада, некоторые защитники бежали к осаждающей армии. Независимо от того, насколько обречена крепость, некоторые из нападавших рискнули бы всем, чтобы присоединиться к окруженным людям. Деметрий сказал, что он помнит, как читал в книге Иосифа Флавия "Иудейская война", что в Иерусалим даже приходили дезертиры из римской армии за несколько дней до того, как великий город был захвачен и сожжен. Конечно, этому было очевидное объяснение. Армии состояли из очень большого количества очень жестоких людей. Некоторые из них всегда совершали преступления, за которые полагалась смертная казнь. Чтобы избежать смерти или просто отсрочить ее на короткое время, люди совершали самые странные поступки. И все же Баллиста не мог не задаться вопросом, почему эти люди, особенно среди осаждающих, вместо этого не попытались ускользнуть и спрятаться, попытаться найти какое-нибудь отдаленное место, где они могли бы начать жизнь заново.

В Арет просачивался ручеек сасанидских дезертиров, не более двадцати, хотя было подозрение, что другие были тихо перерезаны первыми встреченными стражниками. Они доставляли много хлопот. Баллиста и Максим потратили много времени, допрашивая их. Багою категорически не разрешалось разговаривать с ними. Казалось невозможным отличить настоящих просителей убежища от внедренных шпионов и диверсантов. В конце концов, заставив нескольких из них пройти вдоль стены в попытке расстроить осаждающую армию, Баллиста приказал запереть их всех в казармах недалеко от марсова поля. Это была дополнительная проблема. Для их охраны пришлось выделить десять легионеров из стоявшей там в резерве центурии Антонина Крайнего. Их нужно было кормить и поить.

Первоначально из Арета выскользнуло большее количество людей. Вскоре это прекратилось. У Сасанидов разговор с ними были короткий. Вдоль равнины были установлены заостренные деревянные колья. Дезертиров насаживали на них, пронзая шипом задний проход. Это должно было ужасать. Это удалось. Некоторые из жертв жили в течение нескольких часов. Сасаниды разместили колья прямо на расстоянии артиллерийского огня, насмехаясь над римлянами, чтобы те попытались положить конец страданиям тех, кто был их товарищами. Баллиста приказал, чтобы боеприпасы не расходовались впустую. После того, как трупы провисели там несколько дней, Сасаниды сняли их и обезглавили. Головы метнули артиллерией обратно за стены города, тела выброшены на съедение собакам.