Восток в огне
Шрифт:
К тому времени, как Деметрий забрал грим из реквизированного дома, служившего военным штабом, и добрался до задних ворот, Баллиста рассказал о своем плане Кокцею, декуриону, командующему турмой XX Пальмирской, расквартированной там. Баллиста и Максим собирались уйти через ворота. Они должны были оставаться открыты до рассвета. Затем они должна была быть закрыта. Она не должна была открываться снова, пока Дукс Реки и его телохранитель не появятся перед ней при дневном свете, когда охранник может быть уверен, что они одни. В случае, если они не вернутся, Ацилий Глабрион должен был принять командование обороной Арета. Баллиста написал короткий приказ на этот счет.
– Конечно, разве это не значит завербовать
– сказал Максим по-кельтски.
– Если мы не вернемся, я думаю, нас это больше не будет волновать, - ответил Баллиста на том же языке.
Баллиста приготовился. Он снял шлем, кольчугу и два украшения на поясе с мечом – осадную корогу и золотую птицу, прощальный подарок его матери. Он завязал свои длинные светлые волосы темной тканью и, поскольку всегда носил черное, ему оставалось только натереть лицо и предплечья жженой пробкой. Максиму потребовалось гораздо больше времени. Он отдал Деметрию множество украшений, украшавших его пояс, с наглядной угрозой того, что он сделает, если греческий мальчик потеряет что-нибудь из них. Поскольку его туника была белой, он снял ее и попросил помощи затемнить его торс, мускулистый и покрытый множеством шрамов. С минимумом шума они прошли через ворота.
Двое мужчин немного постояли снаружи, давая глазам привыкнуть к свету звезд и кусочку луны. Баллиста мягко ударила Максима по плечу. Кельт мягко ударил его в ответ, его зубы блеснули белизной в темноте. Тропинка, более бледная, чем окружающие ее скалы, змеилась вниз, в ущелье.
Не говоря ни слова, они отправились в путь, Баллиста впереди, Максим на шаг позади. Они знали друг друга очень давно; не было необходимости в каких-либо дискуссиях. Максим знал, что, по обычаю германских племен, Баллиста по достижении половой зрелости был отправлен учиться воинскому искусству у своего дяди по материнской линии, известным военачальника из племени черных хариев. С тех пор как Тацит написал свою "Германию", слава хариев как ночных бойцов распространилась далеко за пределы северных лесов. Харии предпочитали сражаться темными, как смоль, ночами. С их почерневшими щитами и раскрашенными телами, их призрачный и омерзительный вид вселял страх в сердца их врагов. Тацит зашел так далеко, что утверждал, что "ни один враг не сможет вынести столь странного и адского зрелища". Максим знал, что в темноте ночи мало найдется более опасных людей, чем его хозяин и друг.
Через некоторое время тропинка повернула направо, к равнине, и, продолжая спускаться, побежала по склону оврага. Теперь Баллиста и Максим находились среди гробниц христианского некрополя. Выше и ниже тропинки были черные входы в естественные и искусственные пещеры, где поклонники распятого бога хоронили своих мертвецов. Баллиста остановился и сделал знак рукой. Вместе они вскарабкались по склону оврага к ближайшему входу в пещеру. Гробница глубиной около трех футов была закрыта стеной из глинобитных кирпичей. По-прежнему не говоря ни слова, двое мужчин присели на корточки, прислонившись спинами к стене. Они слушали и наблюдали. На вершине дальней стороны оврага виднелись мерцающие сторожевые огни. Время от времени доносились звуки, такие тихие, что были на пределе слышимости. Со дна оврага ничего не было ни видно, ни слышно. Звуки проходки туннеля исчезли.
После того, что Максиму показалось очень долгой паузой, Баллиста поднялся на ноги. Максим последовал его примеру. Баллиста повернулся к стене, порылся в своей одежде и помочился на стену.
– А тебе не кажется, что мочиться на их могилы может быть не к добру? Голос кельта был очень тих.
Баллиста, сосредоточившись на том, чтобы промахнуться мимо его ботинок, медлил с ответом.
– Может быть, если бы я верил в их единого бога. Но я бы предпочел
– Он оправился.
– Если бы я был напуган, я бы не занимался этой хуйней, - сказал Максим.
– Я бы пошел и возделывал землю, или продавал сыр.
– Если ты не знаешь страха, ты не можешь знать мужества, - ответил Баллиста.
– Мужество – это бояться, но делать то, что ты должен делать, несмотря на это, - ты могли бы назвать это мужской удалью в непростой ситуации.
– Чушь собачья, - сказал Максим.
Они снова отправились вниз по тропинке.
Едва различимые в тусклом свете, другие узкие тропинки разбегались в обе стороны. Баллиста проигнорировал первые два слева, направляясь вниз по склону. Он остановился на третьем. Оглядевшись вокруг, чтобы попытаться оценить, как далеко они прошли, он повернул налево. Они все еще спускались, но теперь возвращались к реке. По мере того как они приближались ко дну ущелья, Баллисты останавливались все чаще. В конце концов, он подал знак, что они должны сойти с тропинки и спуститься прямо по склону оврага.
Ботинок Максима стронул небольшую лавину камней. Оба мужчины застыли. Никто не поднял тревогу. Где-то вдалеке залаял шакал. К ним присоединились и другие ему подобные. Баллиста посчитал, что риск наделать шума, поднимаясь на четвереньках с мечами за спиной, меньше, чем если бы они шли прямо по одной из тропинок. Если бы он командовал персидскими караулами, то поставил бы дозор там, где тропинки доходили до дна ущелья.
Они достигли дна без дальнейших происшествий. Не останавливаясь, Баллиста направился к южной стене ущелья. Нельзя было терять времени. Они уже знали, что здесь иногда патрулируют персы без фонарей. Держа мечи подальше от тела, они двигались медленной трусцой.
Как только они достигли противоположной стороны, они начали подниматься. Склон скалы здесь был круче. Они двигались медленно, ища опору для рук. Они поднимались недолго, прежде чем уклон уменьшился. Баллиста дал сигнал остановиться. Они лежали на спине, оглядываясь по сторонам и напряженно прислушиваясь. Вот он снова, доносящийся слева от них, дальше по ущелью, к равнине, звон, звон, звон кирки по камню.
По-крабьи они ползли вдоль скалы, с величайшей осторожностью выбирая, куда ставить руки и ноги. Без всяких объяснений Максим мог оценить ход мыслей Баллисты. Вход в тоннель должен был находиться на северной стороне оврага, туннель ведет к городской стене. Внимание любых часовых должно быть направлено в ту же сторону. Перейдя овраг, Баллиста фактически вывел их в тыл врага. Если повезет, никто не заметит их, когда они приблизятся с неожиданной стороны.
Максим так сосредоточился на том, чтобы не издавать ни звука, что не заметил сигнала Баллисты и врезался в него. Послышалось ворчание Баллисты, когда ботинок пнул его в икру, и резкий вдох Максима. Больше они не издавали ни звука, пока ждали.
С бесконечной осторожностью Баллиста полуобернулся и указал вниз и через овраг. Столь же осторожно Максим повернулся. Вход в персидский подкоп находился примерно на полпути вверх по северному склону ущелья. Он был освещен изнутри факелами или лампами. В их сиянии черные силуэты шахтеров мелькали взад и вперед, отбрасывая гротескно вытянутые тени. Звук кирки был отчетливым. На краю шахты можно было разглядеть людей, работающих со шкивами и лебедками, чтобы вынимать выбранный из тоннеля грунт. Мгновенно разум Баллисты наполнился воспоминаниями о далеком севере, историями о гномах, замышляющих зло глубоко в своих высеченных в скале залах. Ему было интересно, какие мысли были в голове Максима. Наверное, то, что там обычно было – женщины и выпивка. Люди, работавшие на шкивах, прекратили работу, и внезапно вход в туннель был перекрыт какой-то решеткой.