Восток
Шрифт:
Раздражало, что вечно их путал. Не в лицо, с этим нормально. Привыкнешь — различать без проблем. В документах. Сплошные Паки с Кимами. На всю Корею десяток фамилий, а ты мучайся с бумагами.
А глядишь, и к лучшему, когда смотрят на тебя снизу вверх. Тульчинский в свое время им регулярно вбивал: «Служба и дружба несовместимы». Есть командир и подчиненные. Уважать — обязаны. Офицер без искреннего уважения нижестоящих и знания, что он думает не про свою шкуру, а про всех остальных, — просто пустое место. Подразделение боевой задачи не выполнит. Все обязаны верить в его глубокую
— Сколько времени? — спросил он, давя очередной зевок.
— Полпятого, как просили.
— Бди, — приказал Видаль, поднимаясь и застегивая ремень с кобурой на поясе. — Самое паршивое время.
Был он одет в видавшие виды телогрейку, ватные штаны и удобно растоптанные стандартные солдатские сапоги. Зато присутствовал командирский широкий ремень поверх телогрейки с неизменным КР в потертой кобуре и планшет с узким кожаным ремешком. Еще в армию новый образец не попал, а правильный офицер из Пограничного корпуса просто обязан заиметь.
А на голове неизменно лихо заломленная набок новенькая шапка-ушанка, сделанная по специальному заказу монгольскими умельцами. Если бы кто-то ему сказал, что мода так одеваться пошла с Тульчинского и остальных сержантов-фронтовиков, элементарно не имеющих офицерского обмундирования в те годы, он бы крайне удивился. Добровольцы вообще ходили кто в чем горазд и званиями не кичились. В полевых условиях удобно. И не выделяешься со стороны. В бою это полезно.
Он двинулся вдоль наскоро вырытых окопов. Первая команда по прибытии на место была «окопаться». Здесь нельзя по-другому. Только зарывшись в землю, имеешь шанс дать отпор врагу небольшим отрядом. Монголы так и не научились толком бороться с подобными засадами. Мчаться с диким визгом на врага — сколько угодно. А вот к встрече с укрепленной позицией не готовы. Замаскировались на совесть: встретить на марше свинцовым дождичком из пулеметов — и обращаются в бегство. Проблема правильно подловить — степь большая. И пусть солдаты сколько угодно проклинают за спиной, долбя каменистую землю под палящим солнцем. Останутся живы — и нет ничего важнее.
Он спрыгнул в очередной окоп и на дерганье Атарика успокаивающе сообщил:
— Я это. Спокойно.
Тоже счастье подвалило без надлежащей просьбы. Прислали с Руси сразу после училища. Пороху не нюхал, людей не знает. Одно слово — герой. Лучше уж проконтролировать, пока дров не наломал.
Видаль искренне считал нового младшего лейтенанта несмышленышем, даром сам всего на тройку лет старше возрастом. Лучше бы без сомнительного подарка обошелся, но пульвзвод ему дали в усиление, и шесть М-9 дополнительно совсем не лишние.
Заодно и проверка в боевых условиях, чего парень стоит. Он-то лично навидался в свое время. И мятежи, и бандитизм, и стреляли в него вовсе не в шутку. Их курс многое испытал, и треть выпуска осталась на Кавказе в могилах лежать. А кто выжил, смотрели на окружающий мир уже не так, как их ровесники.
Точно так же фронтовики смотрели на не видевших Австрийской — как на детей. Психология очень меняется на войне. Смерть отвратительна,
Кое-кто из его выпуска Ярославского училища ушел из армии — большинство осталось. А кто прогадал, выяснится позднее. Его служба устраивала, и Видаль всерьез рассчитывал однажды обнаружить в вещмешке генеральские погоны вкупе с высшими наградами. Лейтенанта ему дали давно, еще в Ярославле. Одному из первых из старого взвода юнкеров. Старшего заработал уже здесь, в Пограничном корпусе. Уж чем-чем, а званиями их не обделили и шагистикой задним числом не дергали сверх необходимого. Заслужили. Даже сравнялись в званиях с собственными командирами.
Доучиваться пришлось уже в офицерских погонах, и смотрелось это уморительно. На лекциях по тактике они сами преподавателя могли многому научить. Особенно в связи с партизанской войной. И предложение послужить на Востоке скорее обрадовало, чем огорчило. Все лучше, чем в гарнизон, и кругом знакомые. А пограничники или армия — какая разница. Здесь скорее выслужить чин можно. Где опасно, там и ордена со званиями. А Тульчинский своих завсегда помнит.
Недавно ему по секрету сообщили и о представлении на капитана, ушедшем наверх. Двенадцать килограммов золота, найденные в разгромленном караване, кому-то сильно пришлись по душе.
Орден и медаль у него уже были, и заслужил он их не за красивые глаза. За медаль так и вовсе литром крови и куском мяса заплатил, а осколок до сих пор таскал в кармане, никому не показывая. Повезло — Иншалла. Потому и дорожил медалью намного больше ордена. Хотя и тот вручен за дело. Но кровь пахнет по-другому. Особенно своя.
— Как дела?
— Мы готовы, — доложил Атарик.
— Слушай, — привалившись спиной к валуну и шаря в карманах в поиске сигарет, спросил Видаль, — ты таджик? Совсем ведь не похож. Откуда имя такое — Таджмамад?
— Русский я, — сердито заявил Атарик. Его с детства достали дурацким вопросом. — Отец служил в Файзабаде и жену привез оттуда. Я в Заволжье рос и родственников с той стороны два раза в жизни видел. А имя в честь брата матери. Она так захотела. Остальные у нас в семье все сплошь Остромыслы да Словины.
— Да не обижайся ты, просто любопытство замучило. Заметил, родившиеся при Республике и имена другие получают. Новомодные. Ахмеды с Махмудами уже не устраивают. Славорусы толпами ходят…
— Вопрос можно? — дождавшись, пока командир со смаком докурит, спросил Атарик.
— Валяй.
— Откуда уверенность, что они пойдут здесь? Степь большая — кто мешает повернуть?
— Степь большая, да дорога у Джи-ламы одна, — наставительно сообщил старлей. — Обложили его и гонят. Прямо на хвосте сидят. Самолеты постоянно отслеживают и докладывают конной группе. А воды в здешних местах не так чтобы много. Каждый источник на учете. Пойдет другим маршрутом — сдохнут и кони, и люди. Нет у него выхода. Будет уходить в Китай. К нам в гости.