Восток

Лернер Марик Н

— В смысле?

— Так это вот, — Видаль махнул рукой, показывая на окрестности, — уже не русская Монголия. Китайская. Хотя разницы никакой. Сплошная голая степь.

Он посмотрел на удивленное лицо Атарика и объяснил снисходительно:

— Мы охраняем железную дорогу, так?

— Да.

— А что она не по нашей территории проходит, чхать и растереть. Злобные бандиты, покусившиеся на перевозки, непременно должны быть наказаны. По всей строгости закона. Ты ж не думаешь, что Джи-лама двигается в эту сторону исключительно из любопытства?

— Нет, — оторопело заверил Атарик.

На фоне недавнего заявления о целенаправленном загоне банды именно в эту сторону прозвучало оригинально. Да и полоса ответственности по договору для русских вдоль железной дороги

была два километра, а они расположились хорошо если не в тридцати от разрешенных мест. С другой стороны, если подумать, замечательный предлог для оправдания перед китайцами. Вряд ли кто-то не поймет, зато возражать нечего. И ноги бить не пришлось долго. Высадили на полустанке, и всего один переход. В училище регулярно ходили — привычное дело. Не осрамился перед солдатами. Он давно и прочно усвоил от бывалых людей — если пехотинцу выпадает случай проехать на машине, это лишь кажущееся облегчение. Это значит, что где-то горит, возникла необходимость заткнуть дыру и ждать, пока солдаты добредут до нужного места своими усталыми ногами, просто нет времени. А это еще означает большие проблемы. Кто-то наверху чего-то не учел, и расплачиваться за это придется жизнями. Лучше спокойно и не торопясь. Даже если тебя отправили в разведроту. Чести много, дорог будет еще больше.

— А кто он… этот Джи-лама? — поняв, что продолжения не последует, осторожно спросил Атарик.

— Ох-хо-хо, — с высоты своего почти двухлетнего опыта пребывания в Монголии посмотрел свысока старший лейтенант. — Военную подготовку мы проверим непременно практически. На деле. А вот с теоретической у тебя явно сложности. В течение месяца… — он подумал и расщедрился, — …двух подготовишься и проведешь занятия для личного состава взвода по политической и культурной обстановке. Я поприсутствую. Солдаты должны знать, зачем их, собственно, сюда прислали.

Хорошо, хоть не требует язык за неделю выучить, порадовался в душе Атарик. Пока ехал, успел зазубрить одну фразу: «Я не говорю по-монгольски» — «Би монгоолор ярдаггуй». Два «г» подряд — это нечто.

Одновременно рот послушно выдал привычное:

— Так точно!

Спорить с командиром в таких вопросах смерти подобно. Надо будет на базе ребят расспросить. Все лучше, чем книжки неизвестно где разыскивать или тупо пересказывать передовицы из газет.

— Есть бандиты, — задумчиво сообщил Видаль, — есть контрабандисты. С ними все понятно. Они грабят или норовят проскочить незаметно. Мы ловим — они скрываются или отстреливаются. Нормальная жизнь: полицейские — разбойники. Джи-лама идейный. Ему подавай независимость Великой Монголии. И сам по себе странный человек. Когда-то учился на Руси, но не глянулось ему. Простора, — он усмехнулся, — видимо, недоставало. А так личность яркая и увлечь за собой может. Собрал вокруг себя почти пять тысяч человек из разных племен и попытался провозгласить государство. Китайцев всерьез бил, потом к нам полез. Ему важно было признание Богдо-гэгэна. [31] Обломался. Тот хоть и духовный глава, но ссориться с Русью не пожелал.

31

Светлейший Владыка (монг.) — глава буддийской сангхи Монголии. Третье, после Далай-ламы и Панчен-ламы, лицо в тибетском буддизме.

— Ну это понятно. Они же буддисты. «Щади все живое».

— Это ты умный. А у них вера не буддистская, а ламаистская. Вроде бы отличий особых нет. Ламские уставы запрещают проповедовать учение тому, кто едет на коне, на слоне, на телеге, кто держит палку или топор, а также надевшим панцирь и взявшим меч. Мысль о том, что сам проповедник будет в седле и при оружии, вообще исключается. О таком запрете не стоило и говорить. Подразумевается без слов. Но все это, разумеется, в теории, к тому же толкуемой буквально. На деле все иначе. «Желтая вера» предусматривает стояние на страже миролюбия Будды крайне неприятных демонов. Беспощадные и гневные, они способны вырвать сердце и

съесть. И среди монголов это понимается буквально. Были прецеденты.

Атарик слушал с изумлением. Лекцию на эту тему ему читали впервые, и в газетах ничего подобного он не читал.

— Джи-лама учился в буддистском монастыре, и вроде неплохо, а как-то публично сказал: «Эта истина для тех, кто стремится к совершенству, но не для совершенных. Как человек, взошедший на гору, должен спуститься вниз, так и совершенные должны стремиться вниз, в мир — служить на благо других, принимать на себя грехи других. Если совершенный знает, что какой-то человек может погубить тысячу себе подобных и причинить бедствие народу, такого человека он может убить, чтобы спасти тысячу и избавить от бедствия народ. Убийством он очистит душу грешника, приняв его грехи на себя…»

— Значит, совершенному можно? — с сомнением переспросил Атарик.

— А кто ж его знает. Один говорит так, другой иначе, и оба считают именно себя совершенными и высокодуховными. Не наше дело разбираться. Наше — человека, стремящегося к сепаратизму и убивающего любого немонгола, поймать и в суд притащить, а еще лучше — застрелить. Чтобы другим неповадно было. Впрочем, он и монголов не стеснялся убивать, не желающих послушно следовать его, совершенного, указаниям. Даже с парочки кожу снял.

Атарик посмотрел с подозрением.

— Нет, — правильно поняв взгляд, заверил Видаль, — какие тут шутки. Еще сердце прилюдно вырвал у пленного и съел. Как у скотины. Здесь очень странно режут животных. Валят на спину, надрезают кожу под ребрами и вынимают сердце прямо в сумке. Вот он и применил творческие навыки. В штабе дивизии при разведке числится один монгол. Он к нам пришел сам. Его однажды поймали люди столь просвещенного субъекта, привязали к столбу и били палками до смерти. Еще уши отрезали. Живым остался абсолютно случайно. Сколько этих потом в отместку поубивал, один Аллах знает. Я его за жестокость и порицать не могу. Есть за что мстить. Лучше в руки Джи-ламе не попадаться. Совершенно средневековый тип, и методы такие. Он однажды даже до пригорода Урги дошел и три семьи — пятьдесят два человека — подчистую вырезал. Поставили юрты в неудачном месте. Ну ты же столицу, — он хохотнул, — имел удовольствие изучить?

— Откуда? Мы же напрямую ехали. На Ургу отдельная железнодорожная ветка.

— А! Я думал, вас через штаб округа пропустили, а оказывается… Тогда непременно при случае посмотри. Любопытное зрелище. Гарантия — ничего подобного раньше не встречал. Маймачен, где учреждения расположены, как раз чисто русский район, там и застройка ничем не отличается, и все вывески по-русски. Казармы, банки, конторы, склады, избы. Как зайдешь, будто домой ненароком угодил. Настоящая Урга другая: сплошные юрты. Каменные здания только в одном месте — храмы. Столицу ставили не абы как, а у подножия священной горы Богд-Уул. Последний отрог Хентейской гряды, Богдоул, с юга возвышается над столицей и просматривается из любой ее точки. Нигде больше в Монголии восточнее, западнее и южнее Урги нет ничего подобного. Эта гора, поднявшаяся среди степи и голых каменистых сопок, представлялась чудом и почиталась как священная. Там нельзя охотиться и рубить деревья. Густой лес на склонах растет прямо посреди степи. Березы, осины, ели, лиственницы, сосны. За ягодами хорошо ходить. Гадить вот чревато — запросто схлопотать можно по шее. У монголов считается просто объехать кругом — искупить самые тяжкие грехи. Еще лучше пешочком. Километров сто. Вот такая гора. Ничего более святого просто не существует.

Атарик неуверенно ухмыльнулся. Про святость он точно знал. У монголов ее водиться не могло. Идолопоклонники.

— У всякого народа свои святыни, и лезть грязными ногами туда непозволительно, — твердо подчеркнул старший лейтенант, правильно поняв. — Да… А внизу целый комплекс зданий на площади Поклонений. Туда попадают через так называемые Святые ворота. Там стоит видное из любой точки города мощное, башнеобразной формы белое здание, самое высокое в столице — храм Мижид Жанрайсиг, посвященный Авалокитешваре Великомилосердному, чьим земным воплощением считался далай-лама.