Вот моя деревня
Шрифт:
— Да, да… — торопливо закивала девушка. — Вы — русские, очень свободолюбивый народ. Но дело не в этом — просто дисциплина, работа такая.
— Извините… — она бежала, летела по длинному коридору, едва не сбив кого-то попавшегося ей навстречу.
Портеро Пако, в коричневой униформе, похожий на четырехугольный керамический вазон для цветов, томился в ожидании ее у двери внизу.
— Так в девять, красавица, в ресторанчике напротив, идет? Я буду очень ждать!
— Идет! — кинула ему, чтоб только отстал, и как разъяренная фурия вылетела из дверей парадного.
Все
Надя поджидала Викторию на остановке у магазина, и когда та появилась из Черняховска, встретила ее с улыбкой. Виктория несколько растерялась, она ожидала обиды. Но Надя, опередив извинения, сказала:
— И правильно сделали, что купили у Тамарки! Людкин дом — гавно. Сырой, не натопишь. И на болоте.
— А как же вы? Неловко получилось.
— А что неловко? Не вы виноваты. Отвел вас боженька от этого дома. Дурной этот дом. И соседи дурные. А здесь — центральная улица, освещение прекрасное, и соседи чудесные. Вот Наталья Анатольевна, местная, учительница… очень будете довольны.
Вместе они дошли до Садовой 10. Дом был довольно низким, участок по периметру окружен сеткой-рабицей, приятно скрипнула калитка новых металлических ворот, справа дом был окружен старыми плодовыми деревьями, налево — южная сторона, небольшая тепличка, приподнятые и заботливо огороженные деревом грядки огорода, и сам участок под картошку, черный, заботливо вскопанный с осени Ваней Чибисом.
Сердце Вики радостно забилось — по ее обширной земле ходили два аиста, выискивали поживу. Ну, разве это не сказка!
— Ну, что отметим? — предложила Надя и с готовностью приподняла пакет, в котором призывно звякнуло его содержимое.
Как погасла свеча
Если б десять лет назад кто-то сказал, что Виктория Николаевна будет счастлива купить домик в деревне, она бы не поверила. Конечно, у нее были знакомые, которые жили в таких домиках, а некоторые и в особняках. Она приезжала к ним в гости, гуляла по окрестностям, завидовала покою и тишине, которой совсем не стало в Калининграде. Мысль о переезде, о смене образа жизни не была неожиданной, скорее подспудной. Она всегда хранилась в ее подсознании, напоминала лишь воспоминанием о детстве — безмятежными и жаркими летами, проведенными в деревне у бабушки.
Оформилась она вскоре после смерти матери. Сама смерть матери стала неожиданной. Мать хотела жить долго. Но не получилось. Была она крепкой, целеустремленной, цеплялась за жизнь и ее небольшие, доставшиеся на старость, радости. А из всей радости остался внучек — Санька, да умная дочь Виктория. Честно сказать, Виктория ее и не очень радовала. Рвалась куда-то, чего-то искала, уезжала на годы, училась, где только не училась она, а проку от ее образованности сталось немного. Карьеру не сделала, — всех умнее и краше была. Начальству разве понравится такая принципиальная, знающая себе цену дамочка? Замуж не вышла. А мужики были сказочные принцы: директора, профессора сплошь — меньше
Так и дожила она до пятидесяти, а после Испании вовсе утратила интерес к мужчинам. Жить все же было ради кого — Санька подрастал, надо было думать о его будущем.
Умерла мать быстро, хотя и помучилась изрядно. Угасала на глазах у дочери, которая никак не хотела поверить, что уход близкого человека может быть так страшен.
Мать умерла. И вместе с ней умерло что-то в Виктории, какая-то ее часть. Может быть, самая лучшая и святая. Хотя отношения их были совсем не идеальными. Кто-то вообще считал их плохими.
Виктория возненавидела эту квартиру. Она не могла заходить в комнату матери. Выбросила диван, на котором мать отдала богу душу и свеча, горевшая у ее изголовья, погасла. А она-то думала, что это придумка суеверных людей. А свеча, действительно, загасла сама. Накануне Вика сбегала с подругами в баню, пришла домой в десять вечера. Мать, напичканная болеутоляющими и снотворным, спала. В воздухе комнаты стоял запах смерти — омерзительно тошный. Нос матери заострился, лицо стало серо-восковым.
Вика понимала, что конец близок и дожидалась его с фатализмом зверя, попавшего в капкан. Ночью ее позвал голос матери: «Вика, дочка!» Вика подскочила на кровати. На часах было ровно два. Она поняла, что голос матери прозвучал в ее голове, а не из комнаты. Умерла.
Свеча погасла. Да, она действительно погасла. Вика включила свет, и страх объял все ее существо. Она осторожно приблизилась к матери и положила руку на ее лоб — он был ледяным. А руки, спрятанные под одеялом, оставались теплыми. Значит, позвала ее душа матери, улетая…
Что было дальше, она помнила плохо. Все время мелькала только одна мысль — только бы сын не проснулся. Она позвонила в ритуальное агентство, с ним определились, когда врачи поставили диагноз. Уже через двадцать минут, агент звонил в домофон. С ним был сотрудник милиции, который констатировал смерть. Это была красивая длинноногая девушка в милицейской форме, напоминающая мисс Вселенную.
Вику поразило то, как мисс Вселенная взглянула в лицо смерти. Прекрасные глаза ее сузились, уголки пухлых губ дрогнули. Лебединная шея вытянулась, и весь корпус, склоненный над покойницей, застыл в каком-то странном полете.
— Все. — Произнесли сочные губы. — Умерла. — И было в ее голосе какое-то отвратительное удовлетворение, которое Виктория себе так и не объяснила.
Агент вызвал катафалк, и настрого приказал не откликаться в домофон другим похоронным агентствам. Они назовут мое имя. Прозвучал пароль: «Мы по звонку от Николая, за трупом». Она открыла. Двое молодых мужчин, низкорослых и худощавых, с масличными черными глазами, внимательно осмотрели покойницу.
— Сережки снимем… цепочку… да? Колечки еще есть.