Вот мы и встретились
Шрифт:
– Да, Ольгу, - подтвердила Мария Сергеевна. – Помните, что она говорит в финале?
Иван Всеволодович, конечно, не помнил, хотя и штудировал классика совсем недавно и совсем зазря.
– Помню, - придал голосу побольше уверенности.
– А я вам ещё напомню, послушайте и оцените и роль, и меня: «Пройдёт время, и мы уйдём навеки, нас забудут, забудут наши лица, голоса, но страдания наши перейдут в радость для тех, кто будет жить после нас, счастье и мир настанут на земле, и помянут добрым словом и благословят тех, кто живёт теперь. Кажется, ещё немного, и мы узнаем, зачем живём, зачем страдаем. Если бы знать, если бы знать!». Ну, как?
– Потрясающе, - искренне похвалил слушатель, - я даже представил себя в зрительном зале, - и похлопал в ладоши перед мобильником, зажатым между плечом и ухом.
За неделю до Нового года он через интернет-сервис заказал для неё коробку эклеров, «Мускат» и, поколебавшись, боясь, чтобы не выглядело вульгарно, изящное серебряное колечко с крупным аметистом.
– Иван Всеволодович, дорогой, - покаялась она после взаимных пожеланий счастья и, конечно, успехов в делах, - мне так стыдно. Спасибо за подарки, а я, неблагодарная, спохватилась поздно, да оказалось, что и адреса вашего не знаю. – Он сразу же продиктовал, она записала и, исчерпав неинтересную тему, стала рассказывать о фестивальном спектакле, жалуясь, что самодеятельные актёры в зиму стали менее подъёмными и более капризными, а ей приходится сдерживаться, чтобы не ввязаться в бабские свары. – А иногда, - жаловалась, - так хочется, чтобы кто-нибудь и меня отругал, да с пристёгом, ну, и пожалел потом, конечно. И так хочется с кем-нибудь поцапаться всласть до дребезгов, так зудит проесть плешь своему самому близкому, а некому: родителям нельзя – они родители, сын ещё мал и ни черта не поймёт, и учителям нельзя из педагогических соображений, ну, кому? Иван Всеволодович, а вы конфликтный человек?
– Да нет, - ему никогда не хотелось проесть чью-нибудь плешь, - стараюсь избегать острых конфликтных ситуаций. Лучше уйти или промолчать.
– Жаль, - вздохнула она. – В театрах была возможность полаяться с режиссёрами, и вы не представляете, как приятно отстоять своё, пусть даже и неверное, мнение. А теперь я сама режиссёр и, значит, должна держать язычок на замке, не заострять жало, чтобы не испортить дело, понимаю, что так надо, но хочется ведь! – почти прокричала в отчаянии.
– Ну, мы-то с вами разговариваем нормально, без срывов, нам-то они не нужны? – пытался он сгладить обозначившиеся уголки.
– Вы знаете, - ответила неопределённо, - мне кажется, что я уже начинаю привыкать к нашим разговорам. Как вы думаете, это хорошо или плохо?
Он немного подумал.
– Всё хорошо, что хорошо, - отступил за угол.
Она там вздохнула, нехотя отойдя за свой.
Он не принял многочисленных предложений отпраздновать приход Нового года в кругу чужих своих, чтобы, глядя на них, не тосковать без неё, а, взяв лыжи и ружьё, подался на ночь в тайгу, чтобы встретить Новый год, сулящий многие перемены, под настоящей ёлкой, не потерявшей связи ни с землёй, ни с небом, и загадать желания, которые скорее попадут через неё до интерент-неба и до того, кто распределяет их по судьбам. Ночь выдалась тёплой и сначала ясно-звёздной. Он устроился у костра около высоченной красавицы, ближе всего поднявшейся к распределителю, торжественно провозгласил тост за всех геологов и, подумав, за некоторых артистов, сопроводил его кружкой шампанского, вылив остатки из бутылки под дерево за компанию. И тут начало смурнеть, повалил лёгкий пушистый снежок, и стало так празднично и так больно, что она не видит этого, не видит, как обе Медведицы, Большая и Малая, спрятались в облачных берлогах, и сразу потемнело и стало по-домашнему уютно. Так и просидел всю ночь, поддерживая огонь и раздумывая над тем, что случилось и чего не надо было бы, и что случится и чего очень хотелось. Вспомнил и Веру, и ей пожелал счастья и обретения себя и несносно порадовался, что её нет рядом, и некому тормозить дело, которому он служит всем, что у него есть. А утром встал на лыжи и ходил целый день, любуясь тайгой, празднично одетой в новые серебряные покрывала, слушал птиц, восхищаясь смелостью и яркой окраской дятлов и малюток поползней, поцокал с белками и, усталый и довольный, вернулся в посёлок, только-только начавший просыпаться и оживать с похмелья. Все новогодние каникулы провёл в конторе, усердствуя над диссертацией и привольно освобождая мозги от перезревших мыслей о Марьинском и ему подобных. Диссертация больше всех остальных дел тревожила, хотя он хорошо знал, что и как сказать и как обосновать то, что хотелось сказать, но, всё больше углубляясь в идею, чувствовал недостаток времени и избыток мыслей, чтобы сжато высказать всё, что знал и о чём думал. Приходилось сокращаться, а сокращения приводили к неуверенности, то ли он вырезал. С другими делами проблем не было: тематическую карту утвердили, обобщение включили в план, проект по теме он почти закончил, и Зинаида, напыжившись от гордости за доверие, принялась с помощницей собирать и классифицировать материалы старых съёмок, Яхонтов творил, напевая «Тореадора», Николай отпочковался, а Ивана Всеволодовича утвердили в ярме главного геолога без и.о. Особенно радовало, что коллеги встретили его назначение с симпатией и радушием, удовлетворённые тем, что руководить ими будет свой парень, нахлебавшийся в таёжных маршрутах и знающий работу геолога не по книжкам. А он, к тому же, всячески избегал напрягать их и тянуть вожжи, предоставив опытным соратникам максимум свободы, и нередко бывал барьером между ними и управленческим начальством, требующим подчас несусветной отчётности. Радовало и то, что они ладили с Сергеем Сергеевичем, у
После каникул время полетело с ещё большей скоростью, пока не притормозило у красной цифры восьмого марта. Их перезвон значительно сократился, сказывался недостаток времени, цейтнотная занятость и нервное напряжение, да и разговоры приняли случайный, обыденный характер, не внося ничего нового в заторможенные отношения. Она, как всегда, делилась тревожившими её театральными новостями, а он успокаивал дилетантскими советами, и как-то так получалось, что ни она, ни он не вдавались в подробности личной жизни, будто её у них не было. К празднику Иван Всеволодович заказал ей, опять же через интернет, большой букет красных роз в обрамлении белых и позвонил, чтобы поздравить. Ответный голос её был явно усталым и виноватым.
– Иван Всеволодович, спасибушко огромное, вы меня совсем избалуете, а есть ли за что? – напрашивалась на комплимент.
– Есть, дорогая Мария Сергеевна, есть. Кому же мне ещё дарить, как не вам, спасшей таёжного увальня от насморка в дождливый московский вечер?
Она чуть рассмеялась.
– А я, раззява, прошляпила ваше колечко, не уберегла, спёрли из гримёрки, а, значит, умыкнули и частичку вашей души, и мне сразу показалось, что исчезло ваше незримое присутствие, что мы отдаляемся друг от друга, становимся чужими. Вы не чувствуете этого?
Он чувствовал, но соврал:
– Что вы, наоборот: каждый день нас сближает, а не отдаляет друг от друга, нам бы только, дай бог, завершить главные дела. Мы не можем стать чужими, так предназначено судьбой. А колечко я вам подарю другое, не переживайте по пустякам. Лучше расскажите, как ваши «Три сестры».
Она сразу же воспряла духом и обрела прежний энергичный голос.
– Прекрасно! Показали аж два спектакля, и на обоих был аншлаг и успех, подарки и цветы, но ни один букет не сравнится с вашим. Оформляем с директрисой документы на народный, приходится париться и трепать нервы в разных кабинетах, доказывая разным культурзадницам, что мы достойны звания. Господи, как это противно! Ну, почему у нас надо выпрашивать то, что мы честно заслужили? После них не кажется, что «ещё немного, и мы узнаем, зачем мы живём, зачем страдаем…». А вы, Иван Всеволодович, знаете?
– Зачем? – он не любил заглядывать далеко, не раз нарываясь на разочаровывающие провалы задумок. – Чтобы повеситься от безысходности? Мне достаточно знать и того, зачем я живу сейчас, сегодня, завтра, месяц, максимум год. Копаться в будущем бесполезно и бессмысленно, лучше оставить это судьбе. Я знаю, что планеты при катаклизмах погружаются в чёрные дыры и рождаются из них, что оживляют их космические пришельцы, перенося частички живых организмов от одной планеты к другой, способной к размножению этих организмов. И наша Земля когда-нибудь, погибая от ударов астероидов, тоже отдаст свою жизнь, переправив её на космических челноках на другую Землю. Жизнь во Вселенной вечна, несмотря на то, что она для нас заканчивается смертью, но и возрождается из неё, передавая энергетическую душу новой телесной оболочке. Я знаю, что взлёты завершаются падениями и новыми взлётами, страдания сменяются радостью, а она переходит в страдания, что день сменяет ночь, но обязательно наступит новый день. Разве этого мало?
Она там глубоко вздохнула.
– Как хорошо вы говорите, как хорошо вас слушать. А мне всегда хочется заглянуть далеко вперёд, и как можно дальше. Мне не интересны будни, я не люблю оглядываться назад, может, поэтому и не боюсь ошибок и легко забываю промахи. Ненавижу копаться в сегодняшних кучах мусора. Мне совсем не интересно, что будет с нами сегодня, завтра, на днях, и очень беспокоит, что может случиться в далёком будущем. Наверное, о таких, как я, говорят: они не от мира сего. Не связывайтесь с такой, Иван Всеволодович, устанете возвращать назад.
Он, может быть, разумом и не связывался бы, но душа требовала обратного.
Следующий разговор у них состоялся только через месяц, теперь уже привычно позвонила она и не запамятовала поздравить его с Днём геолога. Они оба уже добирались до своих вершин и, запыхавшиеся и напряжённые, перекликаясь, плохо слышали друг друга. Ползли, упираясь всеми частями тела и отупевшей головой, в длинной свободной связке, не натягивая канат и не притягиваясь друг к другу.
– Знаете, - пожаловалась устало, - у нас несчастье: заболел сын, простудился, лежит дома и капризничает. Приходится дежурить в очередь с бабушкой: день – она, другой – я, очень утомительно, - и сразу же, оправдываясь: - Я, конечно, люблю его, но сидеть рядом сутками, отвлекаясь от любимого дела, которое именно сейчас требует повседневной отдачи, никакой любви не хватит. Я согласна с вами, что любить лучше на расстоянии.