Вот мы и встретились
Шрифт:
Спускаться было много сложнее, чем подниматься. Впрочем, в жизни подъём всегда легче спуска. Кто-то, усиленно карабкаясь и расталкивая соседей локтями, думает, что вот долезет до вершины успеха и, если не удастся там закрепиться, то, нахапав как можно больше, спускаться будет не так уж трудно, и очень сильно заблуждается – на спусках-то и расшибают дурные головы или сами, или с помощью товарищей. В лагерь вернулся потемну, устал до изнеможения, а ведь ещё и не начинал работать. После обильного мясного ужина, с усилием отгоняя навалившийся сон, снова склонился над картами,
– Что там? – осторожно подсел к столу Николай.
– А тебе зачем? – с усталости грубо спросил Иван Всеволодович.
– Интересно.
– Ну, если интересно, - внимательно посмотрел на него начальник, - то ничего хорошего: стланик и скрытая осыпь, слава богу, небольшой мощности. Пока – всё.
Помолчали.
– Завтра на канавах делать нечего, - Николай слегка порозовел, всё ещё памятуя о неприятном разговоре, воздвигшем стену отчуждения, - я пойду?
Сил для пререкания не осталось. «Ладно», - подумал Иван Всеволодович, - «пусть попробует себя по-настоящему напоследок».
– Ну, если очень хочется… тогда так, смотри: переправимся через ручей, доберёмся до первого отрога, вот, - он показал на топокарте, - дальше я пойду прямо, а ты – вверх по водоразделу и собирай образцы, особое внимание лавовым и интрузивным образованиям, чтобы хотя бы приближённо установить границу рудоконтролирующих комплексов. Доберёшься до вершины сопки, спускайся по второму отрогу, дойдёшь до середины, - он показал на второй отрог, - ори, я услышу – отвечу. Спустишься ко мне, и в лагерь вернёмся вместе, усёк?
– На том и уговорились.
Доброволец скатился к нему на собственных салазках, удерживаясь за тяжеленный рюкзак-якорь, когда пасмурный день, обещавший снег, чуть помутнел, а Иван Всеволодович пробился к прячущейся руде на метр.
– Ну, как? – улыбнулся помощнику. – Всё цело?
– Нормально, - успокоил тот, - мне-то что – всё вниз да вниз, а вы, смотрю, изрядно повкалывали.
Ручной канавокопатель тоже был доволен собой.
– Стараемся, начальник, - отрапортовал шутливо.
– В передовики рвётесь? – Доверие и хорошая физическая встряска пошли парню на пользу: в глазах уже не было неуверенной мути, они смотрели ясно и весело. – На приз надеетесь?
– Вместе тяпнем, когда докопаемся, - ещё приветливее улыбнулся старший. – Нам бы только зацепить здесь рудную струну, чтобы всё рудопроявление зазвучало в полный голос. Слушай, я без спроса назвал его Марьинским, ничего?
Николай не возражал, сейчас он был согласен на любое название.
– Нормально, всё лучше, чем Травилово, - и не стал допытываться, кто такая Марья и почему удостоилась такой чести. – Не может быть, чтобы не зацепили, - вытащил из-за пазухи полевой журнал, пощупал – ничего, не вымок. – Пойдём?
– Почапаем, - согласился Иван Всеволодович, поставил кирочку на короткой ручке, совковую лопату с коротким черенком и топор в угол канавы, оделся, подпоясался и вскинул на плечи рюкзак помощника. – Не возникай! – Через заснеженный распадок они перебирались по-разному: начальник – на своих двоих снегоступах,
Вечером с нетерпением принялись за разборку собранных Николаем пород и классификацию их по петрографическим и фациальным признакам, нанося определения на схему, наращенную к драной геологической карте Ивана Всеволодовича. Когда кончили, он с удовлетворением отдулся:
– Нет, друзья-однополчане, с авторитетами вы явно промазали.
– О чём вы? – удивился Николай.
Не сдержав затаённой обиды, Иван Всеволодович рассказал, как его предала Антонина и, судя по тому, что у них с Николаем нарисовалось, предала напрасно. А получилось то, что он и предполагал, в чём был убеждён: экструзив и интрузив продолжались на соседний лист, а его канава попала точнёхонько в приконтактовую зону влияния.
– Удивляюсь, - задумчиво произнёс реабилитированный авторитет, - как мог опытный Казанов не увидеть летом того, что мы увидели зимой.
– А он и не мог увидеть, потому что не был в уголке, - высказал совершенно абсурдное предположение младший, - не был потому, что не захотел лезть в стланиковый кошмар, и экстраполировал покровные отложения, надеясь, что в вулканогенной мешанине его маленький обман на маленькой площади не будет заметен. Но ему не повезло с соседом.
– Не может этого быть, - резко возразил Иван Всеволодович, - он же геолог!
– И ещё – человек, - не сдавался Николай. – Ну, если не он, - чуть отступил, - то, может, его помощники наврали, которые здесь маршрутили, а он не проверил, опять же поленившись лезть в дебри. Факт есть факт: то, что увидели мы, не могли не заметить они, если были бы в стланике.
Молодости свойственна торопливая категоричность, а зрелости в сорок пристала спокойная обдуманность.
– В любом случае надо потолковать с Казановым, может, что и прояснится. – Иван Всеволодович, получив утешительные результаты, забыл обиду. – А пока пусть обман, если он есть, побудет у него на совести.
– Не только у него, но и у нас, - жёстко поправил младший, никогда раньше не отличавшийся категоричностью оценок. – Мы, геологи - одна команда, и его враньё – наше тоже. Наша работа построена на максимальном доверии, и нельзя, чтобы даже капля лжи подорвала его устои. По нашим картам делают прогнозы. Какие же они будут, если обоснованы ложью? Геолог не может, не имеет права ошибаться и, тем более, химичить. Разве не так? – лил он бальзам на размягчённую душу старшего.
– Так-то оно так, - не стал тот возражать против неоспоримой истины, - но есть ещё и жизнь с болезненными выкрутасами, и люди, которые часто одёргивают за рубашку, а то и за уши, поневоле захимичишь.
Николай рывком лёг на спальник, заложив руки за голову.
– По рукам и по мозгам надо!
Старший снисходительно усмехнулся, собрал карты, положил на полочку и сам улёгся.
– Что же ты предлагаешь?
– Написать докладную Романову.
– Донос?
– Почему донос? Зачем вы так? – Николай в негодовании сел на нарах, подобрав ноги под себя. – Если вам не нравится ассоциация, давайте я напишу.