Войди в каждый дом (книга 2)
Шрифт:
— Мне кажется, вы не должны идеализировать нас,— помолчав, сказал он.— К чему представлять нас этакими безгрешными людьми, не совершающими никаких ошибок? Мы долгие годы прорубали дорогу одни! Мы и сейчас живем трудно, и нам нет смысла приукрашивать свое положение!.. Что же касается Запада, то он кричит о нашем провале со дня рождения Советской власти.
Немцы кивали, их лица были сосредоточенно-задумчивы и строги. Пробатов нашел уместным поинтересоваться, чем каждый из них занимается у себя на родине, и откровенно удивился, узнав, что рыжий Пауль Беккер является секретарем городского комитета партии, а Гюнтер Вестергофф преподает историю философии в партийной
Гости сразу оживились, когда вошли в одну из комнат обкома, где для них был накрыт стол. Около каждого прибора лежало по три ножа и по три вилки, стояло по три хрустальных рюмки и зеленоватому фужеру; посуда сверкала, радужно переливаясь острыми искрами; особую свежесть столу придавали белоснежные крахмальные салфетки и пестрые цветы в продолговатых синих вазах. Око-
ло стола хлопотали три красивые девушки в кружевных наколках.
«И где это Новожилов отыскал и этих девушек, чем-то напоминающих иностранок, и всю эту ненужную роскошь? — подумал Пробатов, оглядывая богато сервированный стол, заставленный многочисленными тарелками с закусками и свежими привозными фруктами.— Ведь в нашем городе этого добра в магазинах не найдешь! Что же мы стыдимся своего малого достатка?»
— Вы чем-то недовольны, Иван Фомич? — перехватив его взгляд, обеспокоенно спросил Новожилов.— И это было трудно достать...
— Хорошо, хорошо,— скрывая досаду, перебил Пробатов и широким жестом пригласил гостей к столу.
За столом он поднял первый тост за немецких товарищей, которые оказали своим приездом честь области, и выразил надежду, что им здесь многое понравится. Хозяева сделают все, чтобы их поездка была приятной и содержательной.
Через полчаса все было как в хорошо знакомой компании, привыкшей вместе встречать Новый год или Перво-май,— звякали рюмки, шумели гости и хозяева.
Больше других Пробатова удивлял и радовал Коны-шев — он легко освободился от обычной своей застенчивости, был оживлен, порывист, говорил много и, наверное, остроумно, потому что гости то и дело смеялись. Они смотрели па него с обожанием и наперебой обращались к нему.
«Не сказал бы ненароком чего лишнего»,— кольнула Пробатова неприятная мысль, но он тут же устыдился этой возникшей вдруг подозрительности. До чего же живуча в нас эта проклятая привычка!
— Гюнтер Вестергофф просит извинения,— сказал переводчик.— Он хотел бы задать вам вопрос деликатного характера. Есть ли у вас мечта?
— Ну что ж.— Пробатов помедлил, прижмуривая левый глаз.— Я хотел бы, чтобы в нашей области не осталось ии одного захудалого колхоза, я с самого детства мечтал, чтобы наша деревня стала жить лучше.
— Это ему понятно, но он хотел бы знать о другом — о сугубо личном вашем стремлении. Ну, например, не мечтаете ли вы добиться высокого положения в партии, стать, допустим, секретарем ЦК?
— То, о чем я сказал вам, действительно моя мечта! — Пробатов улыбнулся Гюнтеру Вестергоффу.— Я отдаю ей время, здоровье и силы, все, что имею. Ваше же предположение о желании стать секретарем ЦК, мне кажется, не может быть мечтой для коммуниста. На какое бы место ни поставила его партия — для него это долг, святая обязанность...
— Гюнтер Вестергофф недавно защитил докторскую диссертацию,— видимо желая смягчить невольную бестактность товарища, пояснил Пауль Беккер.— Она посвящена морально-этическим проблемам, и он всюду ищет примеры, которые бы подтверждали его концепцию!..
— Я рад хоть в такой роли послужить науке.— Пробатов отставил в сторону наполненный вином фужер.— На кого, если не секрет, рассчитана
Гюнтер Вестергофф мгновенно преобразился, словно сидел уже не за столом, а выступал с университетской кафедры; в орлином лице его появилось нечто величественное.
— Диссертация вышла отдельной книгой, и, если уважаемый товарищ Пробатов интересуется этими вопросами, автор с удовольствием пришлет ее с дарственной надписью.— Переводчик изредка отщипывал кусочек хлеба или отпивал глоток вина.— Вначале, разумеется в общих чертах, он анализирует реакционные этические учения девятнадцатого века, рассказывает о борьбе классиков марксизма с волюнтаризмом, критикует этические теории Штирнера, Прудона, Бакунина и социального дарвинизма...
Сняв очки и крутя их за прозрачную дужку, Гюнтер Вестергофф говорил, слегка покачиваясь, как бы сам наслаждаясь плавными периодами своей речи, и переводчик и Конышев с трудом поспевали за его мыслью. Было очевидно, что он отлично осведомлен о всех течениях в философии буржуазного Запада, свободно разбирается в оттенках взглядов и верований третьестепенных философов Европы, но, категорически отвергая чуждые ему воззрения, он по старой, всегда раздражавшей Пробатова при-. вычке не утруждал себя особыми доказательствами и лишь старательно наклеивал на то, что представлялось ему неверным, бранные ярлычки. Вероятно, ученый искренне полагал, что этого вполне достаточно, чтобы положить идейного противника на обе лопатки,— ведь он, человек наиболее передового мировоззрения, как бы заранее был застрахован от всех ошибок, и все должны были верить ему на слово...
Гюнтер Вестергофф замолчал и вопросительно взглянул на Пробатова.
— Все, о чем вы рассказали, показалось мне интересным.— Иван Фомич говорил неторопливо, тщательно подбирая слова, чтобы нечаянно не обидеть гостя.— Но не кажется ли вам, что современные философы-марксисты мало осмысливают то, что рождается каждодневно в недрах нашего нового общества — общества, которого еще не знал мир? Все проблемы современности, все сложнейшие явления жизни часто объясняются цитатами из Маркса и Ленина. Но ведь живи они сейчас, они развивали бы свое учение на основе фактов и данных новой эпохи. Как же иначе можно разобраться во всех изменениях, происшедших в мире, вскрыть новые объективные закономерности?..
— О да, вы, безусловно, правы! — согласился Гюнтер Вестергофф и, переложив из одной руки в другую румяное яблоко, добавил:— Ну что ж, давайте наверстывать упущенное!..
Пробатов вдруг вскинул руки, касаясь легкими движениями пальцев седых волос.
— А теперь, если наши гости не возражают, мы можем окунуть их в настоящую жизнь. Это будет полезно и партийным деятелям, и чистым теоретикам. Как это там у писателя сказано — теория, друг мой, мертва, но вечно зелено древо жизни!— И, пока переводчик переводил его слова, а немцы слушали, он шепнул наклонившемуся к нему Инверову: — Предупредите, пожалуйста, Коробина, что мы выезжаем к нему...
В Приреченске гостям тоже устроили торжественную встречу, хотя выгляде- ло эт0 несколько проще и беднее. Здесь никого специально не приглашали, но люди, прослышав о приезде иностранцев, сами сбежались на площадь перед райкомом; дежурный милиционер не в силах был справиться с любопытствующими горожанами, и в помощь ему выделили Анохина — он расхаживал в толпе с красной повязкой на рукаве и наводил порядок. Вместо пионеров привели дошколят из детского сада — пухленьких, розовощеких мальчиков и девочек с гигантскими, похожими на бабочек бантами в