Война Алой и Белой розы

Палмер Мэриан

Группа всадников, сняв шлемы, медленно покидала место сражения.

— Стэнли! Эй, вы, гнусный Иуда, обернитесь-ка! — хрипло закричал Фрэнсис, пытаясь пробиться вперёд и достать предателя. Сэр Уильям бросил через плечо презрительный взгляд. Теперь ему нечего было бояться. Отряд его на полном скаку мчался в атаку.

Кое-кто из пеших уступил дорогу приближающемуся всаднику. Один из них вскинул окровавленное лезвие своей алебарды. Узда ослабла, испуганный конь захрапел и рванулся в сторону. На мгновение воцарилась тишина. Затем поводья выпали из рук и безвольно опустились. Всадник выскользнул из седла. Солдаты Стэнли молча переступали через него. Они горели

желанием быстрее завершить удачное сражение, настроение было приподнятым. Никому из них и в голову не пришло остановиться и посмотреть, что случилось. Глядя вслед быстро удаляющемуся конному отряду противника, Филипп спрыгнул с седла, схватил случайно подвернувшегося испуганного солдатика за ворот и заставил его положить бездыханное тело Фрэнсиса на спину дрожавшего жеребца. Затем, с помощью того же солдата, взобрался и сам. Одежда Фрэнсиса насквозь пропиталась кровью. Он не шевелился, всей тяжестью тела привалился к Филиппу. Впервые с начала сражения Филиппу стало страшно. Обернув вокруг кисти упряжь жеребца, он медленно двинулся в сторону Амбьенского холма. Мелькали перекошенные от страха лица. Солдаты армии Ричарда, проигравшего сражение, спасались бегством. Многие из них пытались схватить коня Филиппа за стремя, словно хотели услышать последний приказ. Они не знали, что делать, несмотря на то, что каждый из них носил на рукаве фамильный герб Ловелов. И каждому Филипп отвечал одно и то же: отправляйтесь по домам, пусть сенешали позаботятся об этом. С трудом взобравшись на холм, Филипп принялся разыскивать Хью. Тот оказался на самом гребне холма. Хью стоял, прислонившись к развороченному прямым попаданием ядра орудию, а Трейнор вынимал из его руки вражескую стрелу.

Оставив его заниматься своим делом, Филипп бережно положил Фрэнсиса на землю, отцепил с его пояса меч, сбросил с онемевшего тела кирасу. Лицо кузена было смертельно бледным. Одна нога ниже колена вздулась, как подушка, и вся была залита кровью. Удар копья пришёлся чуть ниже того места, где кончается кольчуга. Остриё застряло в паху. Каково было Фрэнсису, когда зазубренный металл вытаскивали из его окровавленного тела, Филипп даже подумать боялся. Он, как мог, обработал рану и крепко перевязал ногу жгутом. Пока сойдёт, Бог даст — братья-монахи возьмутся за дело.

Другая нога была сломана, но с ней Филипп справился легче. Использовав черенки стрел, он соорудил нечто вроде шины. Теперь надо было подумать о носилках.

В этот момент подошёл Трейнор и предложил:

— Здесь у нас есть повозка, сэр. Давайте положим его и отвезём к монахам.

Это была колымага, которую фермеры использовали для грязных полевых работ. Постелив на дно попону, Филипп и Трейнор кое-как положили в неё раненого. Хью, бледный, но полный решимости, пропустил мимо ушей приказ Филиппа лежать на месте и никуда не соваться. Он встал во весь рост и стал наблюдать за происходившим внизу. Он что-то крикнул. Филипп мгновенно догадался, в чём дело, и быстро подошёл к нему.

Внизу несколько солдат кольцом окружили лучника. Сверху казалось, что это сцена из кукольного представления. К толстой ветке привязали верёвку. Сделали петлю. Лошадь рванулась в сторону, и дерево закачалось. Только «кукольная» фигурка в ливрее, какую носили обычно люди Хауарда, осталась болтаться на нём. И вскоре застыла.

— Филипп… — Голос Фрэнсиса прозвучал едва слышно, словно опавшие листья на осенней дороге. Филипп вернулся к повозке, наклонился к раненому и мягко проговорил:

— Да, я здесь.

Только тут он сообразил, что меч каким-то образом снова оказался у него в руках. Филипп положил

его на землю. Фрэнсис, глядя на кузена, спросил:

— Ну, что там?

Свернув свой тяжёлый боевой камзол, Филипп просунул его под голову Фрэнсиса и только после этого ответил:

— Да ничего, не волнуйтесь.

Филипп подумал, что надо бы поторопиться в монастырь, пока люди Тюдора до них не добрались. Взглянув на Трейнора, Филипп понял, что он думает о том же. Словно подслушав их мысленный диалог, Фрэнсис слабым голосом произнёс:

— Монастырь — это капкан для кроликов. В придачу солдатня Тюдора стащит меня, волоча за ноги, со ступеней алтаря. А потом примется и за вас обоих…

«Интересно, много ли он услышал», — подумал Филипп. А вслух беспомощно спросил:

— Но что же делать, Фрэнсис? Вам нужен уход. Я сделал всё, что мог, но этого недостаточно. В аббатстве есть и врачи, и тёплая постель…

— А у ворот — Тюдоровы палачи. — Глаза Фрэнсиса закрылись. Филипп заметил, как его пальцы вцепились в попону.

Едва слышно Фрэнсис приказал:

— Везите меня в Тичмарш.

Филипп перехватил взгляд Трейнора.

До Тичмарша было не менее тридцати миль, к тому же старый замок за последние сто лет превратился в заброшенные и опасные руины. Филипп поднял голову. Небо было ясным, но к вечеру погода может перемениться, а они ещё и полпути не пройдут. Минстер-Ловел располагался не намного дальше, однако Филипп даже и не подумал спросить, почему кузен не произнёс этих двух слов и отчего не захотел, чтобы за ним ухаживала Анна Фитцхью.

Издалека послышалась невнятная речь, в которой угадывались английские, французские и валлийские слова. Приближались люди Тюдора. Взобравшись на своего измученного коня, Филипп дал Хью знак, чтобы он взял лошадь раненого. Трейнор поедет в повозке.

— Ну что ж, — произнёс Филипп, — в Тичмарш так в Тичмарш.

Глава 24

Путешествие отняло у них три дня, хотя здоровый человек способен осилить то же расстояние за один.

По прошествии времени Филипп не раз вспоминал эти дни. Впереди их ожидало бездорожье. Повозка то и дело подпрыгивала на ухабах и проваливалась в рытвины. При каждом новом толчке сердце Филиппа обливалось кровью. Некоторым утешением служило то, что раненый вскоре забылся. Они часто останавливались: надо было менять повязки, которые постепенно пропитывались кровью, сочившейся из очень глубокой раны Фрэнсиса в одной ноге, и поправлять шину на другой. К исходу первого дня они рискнули остановиться на какой-то забытой Богом ферме, где им устроили постель, дали немного вина и чистые повязки. Теперь можно было промыть и заново перевязать раны. Хозяева были не склонны расспрашивать путешественников. Они явно ничего не знали — пройдёт несколько дней, прежде чем до них донесутся слухи о перевороте, совершенном Генрихом Тюдором. Тем не менее они предпочитали знать о непрошеных гостях как можно меньше и наутро проводили их с чувством немалого облегчения.

Мягкая утренняя прохлада напоминала Божью милость. Но к полудню опять становилось невыносимо жарко. Донимали мухи. Хью быстро уставал, одна рука у него была на перевязи. На второй день пути его уговорили прилечь рядом с Фрэнсисом в повозке.

Деревушка под названием Тичмарш лежала посередине между Нортхэмптоном и болотами Линкольншира. Ловелы владели этими землями более двух столетий. Сохранилась большая церковь — немой свидетель былого богатства и силы, благодаря которым она и была построена.