Война Алой и Белой розы

Палмер Мэриан

— Ах, вы об этом? — Феррес указал на потолок. — Ну так приверженцы короля — не все на один аршин. Разве у короля Ричарда не было подданных вроде тех, кто сейчас наверху?

После недолгого молчания Филипп сказал:

— Извините, пожалуй, вы правы. Ваш начальник напомнил мне одного давнего знакомца. Мне иногда даже казалось, что он сумасшедший. — Филипп откинулся назад, прислоняясь к стене, потёр онемевшие кисти рук. — Господи, да что это в конце концов такое — союз единомышленников или общее дело? Ни у союза, ни у общего дела нет единой души, о спасении которой надо заботиться, как нет и единого тела, которое могло бы дрогнуть под пытками. И за союзом и за делом всегда стоят конкретные люди. А каждый человек имеет своё

неповторимое «я». Двух похожих людей не найдёшь. Во Франции вам, пожалуй, скажут, что англичане рождаются с хвостами. — Филипп хрипло рассмеялся, но тут же умолк: каждое движение вызывало жгучую боль в груди. На его онемевших ладонях вновь выступила кровь. Левой рукой Филипп совсем не мог пошевелить: на неё наступил сапогом кто-то из солдат шерифа. Филипп обернул её своей рубахой и снова изучающе посмотрел на молодого человека. — Спасибо, что пришли, Феррес. Эта ночь… она долгая. Разное приходит в голову — зачем человек живёт, есть ли у него право оборвать собственную жизнь или нужно за неё бороться до конца? Интересно, таких, как Гилберт Секотт, посещают подобные мысли? Создаётся впечатление, что он отлично знает, чего хочет. Да вот только я никогда всерьёз его не воспринимал, не считал нужным… — Филипп пожал плечами. — Кстати, вы помните хозяина постоялого двора в Глостершире? По-моему, он снова открыл своё заведение. Тоже забавный тип — вроде Гилберта, но эти люди, по крайней мере, получили в наследство землю.

— Да, кое-что им досталось, — спокойно ответил Феррес, — кроме наживы, их ничто не интересует.

Феррес поднялся, подошёл к окну и задумчиво поднял голову. Окно находилось высоко. Для того чтобы выбраться наружу, надо было встать на чьи-нибудь плечи. Постояв немного, он искоса посмотрел на бочки с вином. Одна оказалась почти пустой, и Феррес легко подкатил её к подоконнику. Забравшись на бочку, он убедился, что достаёт рукой как раз до задвижки. Он дёрнул за крюк, всё получилось как надо. Феррес спрыгнул на пол и лаконично пояснил:

— Для объяснения сойдёт. У стены вас ждёт лошадь, сэр. Верхом ехать можете?

Словно отказываясь верить ему, Филипп спросил:

— Вы… вы даёте мне бежать?

— А иначе что мне здесь делать? Буду откровенен с вами, сэр. Мой король отнял у вас и ваших друзей земли. За это я не могу его винить. Иначе как ему себя обезопасить? Но из всех приверженцев Ричарда Глостера вы, с моей точки зрения, меньше всех заслуживаете… — Феррес бросил беглый взгляд на верёвку, — этого. Что ж, такова жизнь. Впрочем, я не философ. Одно только знаю — участвовать в казни я не хочу.

— Но вы ведь можете поплатиться за это!

— Сомневаюсь. — Феррес уже довольно долго тёр обрезанные им концы верёвки. Решив, что хватит, он критически оценил результаты своего труда и отбросил верёвку в сторону. — Ну вот. Не следовало бы, конечно, отпускать вас одного в таком состоянии, но тут уж ничего не поделаешь. Да, кстати: я бы на вашем месте не стал искать приюта у старых друзей. Люди, знаете ли, меняются. У вас в запасе есть шесть часов, пока люди шерифа не хватятся и не кинутся в погоню. По-моему, вам стоит двигаться в сторону побережья — там найдёте какую-нибудь посудинку и переправитесь через пролив. Ну, как вы?

Филипп пошевелился и с трудом поднялся на ноги. Ему пришлось немного постоять, прислонившись к стене, — перед глазами всё плыло.

— Порядок, — наконец произнёс он и пошёл к колодцу.

Смочив виски, он опустил в воду тряпку — клочок своей рубахи, — выжал её и тщательно обвязал покалеченную ладонь. Феррес приблизился к двери, бесшумно открыл её и выглянул наружу. Было абсолютно тихо. Он подождал Филиппа, проверил, не оставил ли каких-нибудь следов, задул свечу и закрыл дверь.

Стараясь не шуметь, они медленно направились к лестнице. Феррес шёл впереди. Дверь из гостиной вела во двор. За кустами виднелась приоткрытая калитка. Светила полная луна, заливая

двор бледным светом. Феррес и Филипп шли тихо, осторожно прижимаясь к стенам, где было совсем темно. Филипп остановился — идти мешала страшная слабость. Но свежий воздух, который показался ему особенно бодрящим и приятным после спёртой, удушливой атмосферы погреба, помог Филиппу быстро прийти в себя.

Гнедая кобыла, уже осёдланная, ждала Филиппа в близлежащей рощице. На её спине красовалась толстая попона. Рядом лежали вино, немного еды и ворох одежды.

— Всё это похищено из вашего собственного дома, — ухмыльнулся Феррес, помогая Филиппу разложить одежду. Тут было всё: рубаха, рейтузы, башмаки, камзол и тёплый плащ. Филипп неловко — работала только одна рука — натягивал это на себя. Феррес отстегнул от пояса кошель.

— Деньги вам не помешают, — сказал он, — придётся ведь заплатить за переезд через пролив. Боюсь, что люди шерифа уже изрядно пошарили у вас по углам. Так или иначе — пусть это будет моей запоздалой платой за ту клячу, которую вы купили мне на постоялом дворе.

— Вы и так уже со мной слишком щедро рассчитались. — Слегка покраснев, Филипп всё же взял дар Ферреса. Он обернулся, посмотрел на дом и добавил неуверенным голосом: — Совсем забыл, Ник. Мне ещё кое-что надо взять с собой. Смотрите, как вам лучше — здесь подождать или, может быть, вернуться к себе в постель.

— С собой? — как эхо, откликнулся Феррес. — Боже мой, уж не собираетесь ли вы рыскать по всему дому только для того, чтобы взять на память какую-нибудь безделушку?

— Нужно, Ник, — повторил Филипп более твёрдо, — поверьте, иначе я ни за что не стал бы рисковать. Без этого все ваши труды пойдут прахом.

Филипп уже двинулся обратно. Выругавшись про себя, Феррес поспешил за ним.

— Нельзя вам туда возвращаться. Наверняка на кого-нибудь наткнётесь. Люди шерифа весь дом заняли. А что нужно-то? Скажите, я и сам схожу.

Филипп неохотно уступил:

— Это наверху, в моём кабинете. В сундуке — только не спутайте с ящиком, где лежат деньги, — два письма. Они свёрнуты в трубку и перевязаны лентой.

— Найду. — Шаги Ферреса замерли вдали.

Филипп прислонился к стене. Он снова почувствовал слабость и тошноту. Покалеченная рука совершенно не слушалась. Вид её был ужасен — это было нечто бесформенное и являлось непрерывным источником чудовищной боли, которая отдавалась во всём теле. Пальцы окоченели и почти не шевелились. Кое-как разорвав на полосы рубаху, Филипп попытался обмотать ими голову. Внезапно в кустах хрустнула ветка, послышались чьи-то голоса.

Одна из повязок затрепетала на ветру. С трудом разжав пальцы, Филипп сбросил её на землю. Он подумал о том, что теперь уже ничто не имеет значения. Приор и без него позаботится о Фрэнсисе. Будь Ричард жив, он признал бы, что Филипп сделал всё от него зависящее. «Чему быть — того не миновать, — мысленно сказал он себе, — нечего больше и стараться. Лишь бы Ник остался вне подозрений».

Не в силах сдвинуться с места, Филипп напряжённо прислушивался. По освещённой лунной тропинке скользнула чья-то тень. Сердце Филиппа едва не выпрыгнуло.

— Хью?!

— Дядя!.. Сэр! — Мальчик быстро продрался сквозь кусты и резко обернулся.

— Всё в порядке, Грегори, он здесь.

Хью снова двинулся вперёд. За его спиной из мрака внезапно возникла долговязая фигура Трейнора.

— Грегори, как же так… Я был уверен, что тебя заперли вместе с остальными на кухне. — Филипп протянул правую руку Хью. Мальчик вцепился в неё так, словно боялся, что дядя испарится на его глазах.

Трейнор слегка улыбнулся и объяснил:

— Через дымоход выбрался. Вы ведь только вчера говорили, сэр, что верхнюю его часть надо заново выложить кирпичом, а то там всё раскрошилось. Я отправился за лордом Одли, уж он-то не из тех, кто оставляет друзей в беде, и по пути встретился с господином Хью. С вами всё в порядке, сэр?