Война Цветов
Шрифт:
Тео вскочил вслед за ней, опрокинув стул. На них оборачивались.
– Поппи, пожалуйста. Я просто должен был знать. Испытать вас немного, что ли. Пожалуйста, вернитесь. Мне... мне надо что-то сказать вам. – Эльфы за соседними столиками перешептывались. «Черт. Если они меня не узнали, то ее запросто могут узнать». – Ну пожалуйста, сядьте!
Она, подчинившись ему, села на место. Тео поднял свой стул и тоже сел, положив локти на стол.
– Так что же вы хотели сказать мне? – Она промокнула платком мокрые щеки.
– Я должен вам кое в чем признаться. –
Ее глаза стали недоверчивыми, как будто между ними натянули занавес и она пыталась заглянуть в щелку.
– У вас есть жена в Маргаритках, да? Домик в деревне, детишки, своя хоббани, хоть и плохонькая?
Тео рассмеялся, несмотря на ощущение, что он собирается выскочить в окно, не зная, что окажется на той стороне.
– Нет-нет. Ничего такого. Я хотел сказать вот что... – Он подался к ней. Окружающие, кажется, уже потеряли к ним интерес, но осторожность никогда не мешает. – Мне тридцать лет, Поппи.
– По-вашему, это смешно? – Она снова попыталась встать.
– Но это правда!
– Лжете! – вскричала она и поперхнулась. – Черное железо... вы смертный?
– Ш-ш-ш! – Он взял ее за руку и привлек к себе. Она напряглась, но вырываться не стала. – Не совсем. Это долгая история. Хотите, расскажу?
Маленький официант как раз в этот момент прибыл с блюдами, которые Тео не сумел опознать – трудно ориентироваться в кухне, веками творившей в темных пещерах, – и принялся расставлять их, профессионально игнорируя повисшее над столом молчание. Тео не понимал, где гарнир, а где основное блюдо – знакомыми предметами были только тарелки. Ладно, не страшно – все равно он чересчур нервничает, чтобы есть.
Он дождался ухода официанта и рассказал Поппи все, начиная с краткого резюме своей жизни до перехода в Эльфландию. При этом он избежал искушения и не стал заниматься лакировкой действительности, ограничившись фактами: тридцать лет, работа незавидная, неплохой музыкант, довольно неуклюж в отношениях с другими, особенно в близких. Настроения Поппи он не мог разгадать, поскольку она все время сохраняла на лице чопорную цветочную маску. Она понемножку пила вино, понемножку ела и слушала, но то, что думала, оставляла при себе. Он рассказал, как нашел рукопись Эйемона, как явилась к нему летуница, а следом за ней – ходячий мертвец. Рассказал, как неожиданно для себя очутился в стране, о существовании которой даже не подозревал.
Когда он дошел до того, как Кочерыжка привела его в дом Нарцисса, прилив адреналина иссяк, и голод вновь дал о себе знать. Он выбрал блюдо, внушавшее наименьшие опасения, подцепил кусочек длиннозубой вилкой и отправил в рот. К сочетанию сладкого и мускусного он привык не сразу, но разрядка долго копившегося ужаса послужила хорошей приправой. Он досказал свою историю до конца, предусмотрительно умолчав о Пуговице, его деятельности и планах – он не имел права ставить под удар гоблина и его соратников, даже если доверял Поппи целиком, – а попутно налегал на кобольдовские деликатесы. Многоножки под соусом на миг застопорили его, но он воздвиг на тарелке целую гору
Поппи, дослушав до конца, помолчала, допила вино, взяла со стола сумочку и встала.
– Вы уходите? – испугался он. Распустил язык – а вдруг она со злости выдаст его?
– Только в туалет. Можно?
Он кивнул. Могла бы как-то успокоить его, заверить, что звонить никому не станет. А то сиди тут, как идиот, и жди, когда нагрянут констебли со своими осевиками. Но если он хочет удержать Поппи, придется довериться ей, ничего не поделаешь. Другие умирали и за менее достойные принципы – он, правда, предпочел бы остаться в живых.
Это были, пожалуй, самые долгие десять минут, которые он пережил после того, как выбрался из горящих развалин дома Нарцисса. Он пил воду, размазывал по тарелке кобольдовскую кулинарию и очень старался не обращать на себя внимания. Увидев, как она возвращается по проходу, он подумал одновременно о двух совершенно разных вещах:
«Ну так как, идиот я или нет? Вдруг она заключила с папочкой сделку – ее свобода в обмен на мою?»
и:
«Как она все-таки хороша».
Поппи села, не глядя ему в глаза.
– Я хотела бы знать одну вещь. Мне это необходимо. Вы пришли сюда, чтобы заручиться моей помощью для спасения вашей подружки?
Тео пожалел, что не заказал себе выпивку.
– Да. Это не единственная причина, но я действительно надеялся, что вы мне поможете. Она была мне больше чем другом. Я хочу сказать, что она спасала мне жизнь, и не раз.
Поппи медленно кивнула.
– Вы сказали, что это не единственная причина.
– Вы мне нравитесь, Поппи. Всегда нравились. Увидев вас в лагере, я понял, что... что мне вас недоставало.
– Если вы хотите меня обдурить, Тео-как-там-ваша-фамилия, – прищурилась она, – то помните, что в этом деле вы новичок. Если вы мне наврали, я сделаю с вами такое, что этому гаду Чемерице даже не снилось. – Она нова потупилась, глядя в стол. – Я ничем не могу помочь вам Тео. Если бы я даже вернулась домой – а я никогда не вернусь, – меня ни за что не пустят в семейные покои Чемериц после того, что я там устроила. Но ваше желание спасти летуницу мне понятно, хотя она просто вредная маленькая стервочка. Поэтому если хотите уйти прямо сейчас, так и скажите. Можете не беспокоиться, я вас не выдам. Но если вы будете лгать и притворяться, что неравнодушны ко мне, полагая, что меня все-таки можно использовать, вы пожалеете о том, что мы вообще встретились. Я не шучу. Вам все ясно?
Он испытал такое облегчение, что чуть не засмеялся.
– Очень уж вы грозная для своих ста пяти лет. Держу пари, тому молодому огру до сих пор кошмары снятся.
– Огру? Какому огру? – удивилась она.
– Вы помните, как выкинули меня из машины после нашего въезда в Город? – Веселья у Тео поубавилось – сам он до сих пор вспоминал тот вечер с неловким чувством. – Я вас обрадую: Кочерыжка обозвала меня дебилом за то, что я так обошелся с вами.
– Что такое «дебил»?