Война Цветов

Уильямс Тэд

Она приподняла голову и уставилась на него этими своими глазами, темными даже при свете звездного пожара.

– Нет, в самом деле? Вы не потому это говорите, что мне сто пять лет?

– В самом деле, – кивнул он.

– Это хорошо. – Она снова устроилась поудобнее. – Ведь нам совсем необязательно торопиться. Я не хочу, чтобы вы потом ушли. Мужчины всегда уходят – то есть те, которые мне небезразличны, есть и такие, которых даже черным железом не отпугнешь. – Она улыбнулась, не открывая глаз, и прикрыла зевнувший рот – хмель у нее, видно, не совсем еще выветрился. – Извините. Все говорят,

что лексикон у меня ужасный. – Она зевнула, уже не скрываясь. – Я, пожалуй, посплю немножко. День был такой хлопотливый...

Он почувствовал, что она уснула, по расслабленной тяжести ее тела. Музыка разворачивалась, как гобелен из переливов флейт и повторяющихся аккордов – это напоминало ветер, летящий по горным вершинам, но с любопытным фоновым ритмом, который то и дело всплывал на поверхность и снова уходил вглубь. Тео не хотелось шевелиться или как-то по-другому нарушать эти чары. Из бурных событий последних дней его словно поместили в уютный кармашек собственного прошлого, в завиток его ранней юности – девушка, тихая машина, сельский пейзаж за окнами. Если забыть, что девушке сто лет, а за окнами кишат единороги и прочие монстры.

Музыка стала тише, и водитель спросил:

– У вас там все в порядке?

– В полном, – ответил Тео, и музыка вернулась, подслащенная переборами какого-то струнного инструмента. Если на небесах есть сверчки, то они, наверное, поют как-то похоже.

Музыка для него по-настоящему что-то значит, убедился он. И всегда значила. Она всегда зовет его, всегда обещает, даже если у нее нет слов. Она как тайный язык, которого он никогда не забывает, как родной город, куда он возвращается каждый раз, устав от жизни. С тех самых пор, как он стал имитировать исходящие из радио звуки, не зная еще, что это называется «петь», музыка была для него местом, известным только ему, местом, где ему всегда рады. А теперь он слушает эти странные новые звуки, приоткрывающие дверь в целый мир еще неизведанной, недоступной воображению музыки, и мысль о ней для него сладка и томительна, как поцелуй. Он слушает музыку и смотрит на небо. Как и говорила Поппи, звезды, и без того невозможно яркие, разгорались еще сильнее по мере удаления от города, но небо от их полыхания не делалось светлее, а наливалось чернотой еще пуще.

Небо чернело, звезды разгорались, музыка обволакивала его, приподнимала и рассказывала ему о здешнем мире то, чего он прежде не знал. По прошествии какого-то времени Тео осторожно освободился от Поппи. Он убрал ее голову со своего плеча, уложил ее на свою сложенную куртку, а сам встал, высунулся с головой в отверстие и оперся локтями на края люка. Теплый, напоенный влагой ветер хлестал в лицо. Интересно, как ведут здесь себя дождевые тучи – подчиняются они законам реального мира или движутся не менее загадочно, чем непостоянные города Эльфландии?

Впрочем, воздуха при всей его сладости Тео почти не замечал. Теперь, когда городские огни остались далеко позади и только серебристые фары освещали дорогу, звезды стали еще грандиознее. Они сияли, как сверхновые. Он ощущал одновременно их живое газовое свечение и их алмазную твердость, словно они были не только космическими телами, но и магическими предметами. Они наполняли небо до самых краев, куда ни глянь, и даже самые

мелкие из них горели так ясно, что Тео впервые в жизни чувствовал, как мир у него под ногами плывет в сферическом море огней. И не только это. Омываемый эльфийской музыкой, с душистым ветром в волосах, он видел их как бриллианты на черном бархате ночи и даже как глаза богов.

Когда он полчаса спустя упал на сиденье, щеки у него были мокры от долгих слез.

Что-то щекотало ему ноздрю, и он проснулся, собираясь чихнуть.

– Не смей! – строго предупредила его Кочерыжка.

– Тогда отстань. – Он почесал нос и хотел выпрямиться, но этому мешала Поппи, спящая у него на руке. Снаружи было темно; обрамленные люком звезды, такие яркие по сравнению с земными, заметно померкли. – Мы что, уже проехали это, как его...

– Звездное Поле? Давно уж. Срежем край Ивняка, а там скоро и Город. – Летуница, прожужжав крылышками, села ему на колено. Насколько он мог рассмотреть при свете слабых внутренних лампочек, ей было не по себе.

«Удивляться тут нечему, – подумал он. – Ей досталось не меньше, чем мне». Но сострадание как-то не прижилось – он чувствовал себя так, будто не спал уже несколько суток.

– Зачем ты меня разбудила? – проворчал он.

– Мы скоро будем на месте, и нам надо Поговорить, пока она не проснулась.

– Чего ты на нее взъелась? Она довольно славная девочка.

– Еще бы. – Кочерыжка сердито скрестила руки на груди. – Но меня сейчас не это волнует. Надо решить, где мы выйдем.

– Как где? На этой... Родниковой площади. Где Наперстянка живет.

– Ну да – если тебе хочется знать, что бывает с плохими смертными мальчиками, которые старших не слушают.

– Старших? И ты туда же. Сколько тебе-то лет?

– Достаточно, чтобы думать головой, а не другими частями тела. Мне наплевать, что сказал Пижма, – в лапы к Наперстянке мы не полезем. Эти Цветы думают, что знают все на свете, но я недавно из Города и слышала, что там говорят. – Она понизила голос, заставив Тео нагнуться к ней, насколько позволяла голова Поппи у него под мышкой: – Наперстянка и ее отец повязаны крепко-накрепко. И оба закорефанились с лордом Чемерицей, а дальше уж и ехать некуда.

– Кто такой этот Чемерица? Я о нем, кажется, уже слышал.

– О нем после – а сейчас предоставь мне договориться с твоей подругой.

– Никакая она мне...

Поппи зашевелилась, подняла голову и смахнула со лба черную прядку. Она стригла волосы коротко, короче даже, чем Кочерыжка свою рыжую гриву, но без шляпы непослушные кудри постоянно лезли ей в глаза.

– Уже приехали, Тео?

– Нет еще, спите, – ответила Кочерыжка.

Поппи выпрямилась на сиденье, зевая и потягиваясь.

– Тень и ручей, на меня, наверное, смотреть страшно! Надо сказать шоферу, чтобы остановился не доезжая Города – я должна освежиться.

– Как раз об этом я и хотела поговорить с вами, миледи, – зачастила Кочерыжка, но Поппи уже завладела рукой Тео.

– Вот видите, я говорила, что долго мы в пути не пробудем.

Они огибали холм, и Тео, довольно тупо глядевший в тонированное стекло, отделяющее их от шофера, не сразу понял, о чем она говорит. А потом в окне появились огни.