Война Цветов

Уильямс Тэд

Он страдал в основном потому, что терпеть не мог, когда его неправильно понимали, – но не только из-за этого. Поппи Дурман ему действительно нравилась. Отрадно было среди всех этих бурных событий пофлиртовать (вполне невинно) с милой красивой девушкой, относившейся к нему с такой же симпатией. И было в ней еще что-то, черт знает что – кажется, это называется очарованием.

– Что я такого сделал-то?

Кочерыжка, разыскивавшая нужную автобусную остановку, отозвалась не сразу.

– О чем ты?

– Я ведь не врал ей. Ничего ей не обещал.

– Некогда сейчас это обсуждать,

Вильмос. И то, что я скажу, тебе все равно не понравится.

– Но я правда не понимаю. Я же ничего...

Она села ему на плечо, ухватилась за ухо и заглянула в лицо.

– Дерева зеленые, парень, ты вообще-то с девушками встречался когда-нибудь?

– Что за вопрос? Конечно. Сто раз.

– Тогда непонятно, почему ты до сих пор ничего в женщинах не смыслишь. Может, как раз потому у тебя их было так много? Легче бросить, чем объясниться толком, так, что ли?

– Жизнь и так не удалась, – простонал он, – а теперь еще фея размером с собачью жевательную игрушку занимается со мной секспросветом.

Долгое время она молчала и даже не шевелилась, а когда заговорила, он с трудом расслышал ее за уличным шумом.

– Я дам тебе шанс извиниться.

– Чего?

– Ты слышал.

– Да что я такого сказал-то? Ну, хорошо! Извини! – Он остановился посреди тротуара, стараясь заглянуть ей в глаза. Прохожие из иллюстрированной книги сказок обтекали его с двух сторон. – Ты только не бросай меня, Кочерыжка. Извини, если я сказал глупость, но я даже не знаю, в чем она заключается, вот ей-богу.

– Да ты, почитай, одни только глупости и говоришь, – помолчав, ответила она.

– Возможно, – легко согласился он, обрадовавшись, что ее голос стал снова почти нормальным. – Вот и пользуйся случаем лягнуть меня за это – другого раза ты дождешься только минут через десять. Но я так до сих пор и не усек, что такого брякнул.

– По-твоему, если я маленькая, то и глупая?

– Да нет же!

– По-твоему, я не женщина?

– Женщина! – Он вовремя проглотил «вроде бы», смекнув, что это только обострит ситуацию.

– А проблема, насчет которой ты ноешь, связана с женщиной или нет?

– Да, но...

– Так почему же я не могу поделиться с тобой своим опытом, если принадлежу к этому самому полу?

– Слушай, я ничего такого не хотел, я просто... Забудем, а? Я был не прав. Что еще у нас новенького?

– Кончай бухтеть и двигай ногами, дубина. И слушай, что тебе говорят.

– Весь внимание.

– Ты, кажется, спрашивал, что сделал не так. И говорил, что ничего, мол, ей не обещал. Будто ты в суде или контракт подписываешь – стоит только забрать бумажку и сказать, что ты ничего такого не говорил. Чувства законам не подчиняются, особенно женские, сам знаешь.

– Ничего я не знаю. В том-то вся и беда.

– Отлично знаешь. Был у меня как-то дружок вроде тебя. Милый и славный по большей части – вот только брать он брал, а взамен отдавать не больно-то порывался.

– Ну и что же он должен был отдавать взамен? Или нам, мужикам, полагается ваши мысли угадывать?

– Ох, Дерева. Надо же быть таким несмышленышем. Хорошо, не говорил ты ей, что любишь ее и проживешь с ней всю жизнь в домике у моря. А

за ручку ее держал? Слушал разговоры о том, как она счастлива? Заливал ей, какая она прелесть и до чего ты рад, что с ней встретился?

– Я думал, что ты спишь, а ты слушала!

– Все честно – речь ведь идет и о моей жизни. Любопытно же, что ты там плетешь дочке одного из тех, кто нас убить хочет.

Он снова шагал, почти не обращая внимания на красивые и гротескные лица, глядящие на него из ресторанов и баров, на возгласы и непривычно звучащие автомобильные сигналы, даже на обрывки экзотических мелодий.

– Ну, допустим – а что я должен был говорить?

– В точности, как тот мой бывший дружок. И что вы только, парни, о себе думаете? Из вас каждое слово клещами надо вытаскивать. Получили, что хотели, и поминай вас как звали. А если и остаетесь, то становитесь страшно загадочными. Читаешь в вас, как в книге на чужом языке, а только ошибешься, вы сразу: «Не говорил я этого! Не докажешь!» Так вот: если ты держишь девушку за руку, и жмешься к ней, и говоришь, какая она красивая, только что руку и сердце ей не предлагаешь, – не удивляйся потом, что она злится, когда ты сматываешься при первой возможности.

– Да ведь она тебе не понравилась! Ты хотела, чтобы я держался от нее подальше!

– Мне понравилось, что она не стала слушать твои извинения. А вообще-то правильно, лучше с ней не связываться. Поэтому я, как ты мог заметить, не обжималась с ней и ногой об ногу не терлась, когда думала, что ты меня не видишь. Поворачивай.

– Что?

– Поворачивай. Вон туда, направо. От той остановки идет автобус в Утро.

Остановка, резная скамейка под резным же навесом, помещалась перед заколоченной витриной. Вывеску с магазина сняли, но при серебристом свете фонарей Тео разобрал отпечатавшиеся на стене буквы «Сиреневые разности». Тарабарское эльфийское письмо он по-прежнему читал свободно. На скамейке, держась очень прямо, ждал единственный пассажир – гоблин. Он даже не взглянул на присевшего рядом Тео, но явно его заметил, потому что смотрел теперь на улицу немного не так, как раньше.

– Твоя взяла, – сказал Тео. – Ты у нас дзен-мастер по отношениям полов, а я чурбан неотесанный. Учи меня.

– Еще одна профессия в списке моих невозможных работ, – кисло усмехнулась она. – Старайся сам шевелить мозгами, парниша. Я верю, что они у тебя есть.

– Это комплимент?

– Вроде того. Если это тот автобус, который нам нужен, заедем ко мне, а потом уж... – Она бросила взгляд на гоблина, который все так же пристально следил за уличным движением, вытянув длинный нос, как палец. – Потом двинем в другое место.

Тео не помнил даже, куда они собираются – к Наперстянке, что ли? Нет, туда Кочерыжка не велит.

– Прямо ночью двинем?

– Не знаю. Поздно уже. С другой стороны, тебе больше и остановиться-то негде.

– Негде? А у тебя? Я не привередлив, могу и на полу спать.

Она с озадаченным видом наклонила голову набок, но тут из-за угла показался автобус, гудя, как рой сонных ос. Заскрипели тормоза. Машина с гармошкой посередине смахивала на гусеницу, но то, что это именно автобус, угадывалось легко.