Война Поппи

Ловелл Л. П.

Я иду в его комнату и медленно толкаю дверь. Он сидит на краю матраса, опустив голову, и смотрит на смятую фотографию в рамке рядом с его кроватью.

Я чувствую болезненный спазм в груди. Брэндон Разрушитель — такой несокрушимый, но совершенно разбитый.

Не говоря ни слова, я заползаю на кровать и проскальзываю позади него, обвивая руками его широкое тело. Он пахнет знакомо, и есть что-то успокаивающее в познании мира, который кажется таким чуждым.

Я смотрю через его плечо на фотографию, на которой запечатлены они с Коннором.

— Он затащил тебя в армию, — я смеюсь. — Боже, ты закатил истерику. Помнишь? — я беру фотографию из его рук, заставляя себя смотреть на

Коннора. Заставляю себя неотрывно смотреть на него, напоминая себе, что он мертв. Все в прошлом. Он больше не мой. Эта боль оседает в груди, заставляя мое сердцебиение затихнуть на секунду.

— Да. Этот глупый ублюдок был полон решимости, — он качает головой. — Я ненавидел каждую минуту тренировок. Остался только потому, что отказался оставлять его там одного.

— Честно говоря, я была шокирована тем, что тебя не выгнали. Я даже поспорила с Коннором на сотню фунтов, что ты не продержишься и трех недель.

— Маловеры, — он фыркает. — Я отдам ее тебе. Я был близок к тому, чтобы уйти, когда они заставили нас сидеть в той грязной канаве два дня подряд, пока лил бесконечный гадкий дождь, — он качает головой.

— Это… — я опускаю подбородок ему на плечо и скольжу по его руке, прежде чем переплести наши пальцы. — Вот что нам нужно сделать. Помни его. Мы не должны отпускать его, Брэндон, только боль. Только боль, а не его.

— Война испоганила меня задолго до того, как Коннор умер. Это просто… подтолкнуло меня к краю. Я злюсь на всех и вся, — он поворачивается ко мне лицом, и я прикасаюсь лбом к его лбу. Его брови хмурятся, но взгляд смягчается, а мозолистые кончики пальцев касаются моей щеки. — Кроме тебя.

— Я не хочу исправлять тебя, Брэндон. Я просто хочу тебя понять, — слезы затуманивают мое зрение, поэтому я закрываю глаза. Его грубые пальцы продолжают скользить в ласке по моему лицу, и чем дольше они это делают, тем больше я поддаюсь навстречу его прикосновениям, потому что это безопасно, это понимание и ощущение близости к дому, которое я никогда больше не смогу почувствовать.

— Поверь мне, ты не хочешь меня понять, — шепчет он.

Я открываю глаза и смотрю на него, пытаясь отчаянно поймать его взгляд. Когда-то — не так давно — я знала этого мальчика как свои пять пальцев. Но теперь в Брэндоне есть грани, которые я никогда не видела прежде, включая жестокость и гнев человека, которого я боюсь, и который едва ли способен на контроль.

— Я просто хочу понять, через что ты проходишь. Я знаю тебя, Брэндон, — провожу пальцем по его плечу. — Я тебя знаю.

Наступает тишина, и большим пальцем он нежно касается моей нижней губы.

— Боже, черт возьми, хотел бы я все еще быть тем парнем, которого ты знала, опоссум, правда.

— Ты такой и есть, — шепчу я. — В глубине души ты такой.

Я верю в это. Правда верю.

Глава

18

Брэндон

“When You Were Young” — The Killers

— В глубине души ты такой, — говорит она. И столько надежды в этом ее утверждении, веры, которую я всего лишь разрушу. Нежное дыхание Поппи касается моего лица, и я поворачиваюсь, встречаясь с ней взглядом.

— Тот парень не поцеловал бы тебя, опоссум.

И тут ее пальцы перестают двигаться по моей руке

— Этот парень поцеловал меня однажды, — она выдыхает, скользя взглядом по моим губам, прежде чем закрывает глаза и сглатывает. — Кроме того, это был всего лишь поцелуй, Брэндон, — шепчет она. — Только поцелуй.

— Это ты и я. Нет никакого «просто».

— Нет, тут ты ошибаешься, Брэндон, — печальная улыбка едва касается ее губ. — Мы всего лишь друзья.

Я

хмурюсь, потому что могу представить себе ее невинное и полное смятением шестнадцатилетнее личико, когда произносил эти слова. Я практически чувствую ту же самую боль в груди, что и тогда. Меня поглощает чувство вины, потому что мы никогда не были просто друзьями.

Я чувствовал к ней то, на что не имел права, потому что Коннор любил Поппи, а я любил его. Все было так запутано, но даже тогда я знал, что он лучше ей подходит, я точно знал, что он заслуживает ее так, как я никогда не смогу ее заслужить. Мой отец всегда говорил, что я ни на что не годен и зря трачу кислород, поэтому, хотя и хотел ее, я отступил и наблюдал, как судьба идет своим чередом. Я был слишком эгоистичен, чтобы полностью отпустить ее, и каждый день я чувствовал себя самым большим мудаком в мире, потому что был влюблен в девушку своего лучшего друга. Каждый день я смотрел на нее и делал вид, что ничего не чувствую, и в каком-то смысле ничего не изменилось. Призрак Коннора является более сдерживающим фактором, чем он сам, когда был жив. Но… я ничего не могу поделать с тем, что происходит сейчас. В итоге мы все проиграли. Она и я, мы — единственное, что осталось от того прекрасного и чертовски важного для моего выживания. Она нужна мне.

— Я любил тебя в достаточной мере, чтобы оставаться твоим другом, — прошептал я. — Даже когда мне было больно.

Она аккуратно дотрагивается до моего подбородка, поворачивая к себе лицом. Поппи снова кусает свою чертову губу, а ее взгляд блуждает от моих глаз к губам.

— Любил? — тихо спрашивает она.

— Я всегда любил тебя, Поппи, — провожу пальцем по ее нижней губе. — Ты приносишь мир в мою жизнь, даже когда я знаю, что кругом война.

И вот мы сидим, смотрим друг на друга, потерянные во всем, что происходит между нами, а потом Поппи наклоняется, нежно касаясь губами моих губ. На меня накатывает спокойствие — такое бывает, когда стоишь посреди леса, и идет снег. Тишина. Спокойствие. Все еще не исчезают. Я хватаю ее сзади за шею, притягивая ближе, нуждаясь в каждой ее частичке. Тихий голосок в глубине моего разума кричит, что это неправильно, но рациональное мышление уступает место простой потребности выжить, и это то, что сейчас чувствует Поппи — чертово выживание.

Без нее я пойду ко дну.

Она обхватывает мое лицо, и с ее губ срывается тихий стон. Ее глаза закрываются, когда она касается моего лба своим. Мы застряли в этом водовороте вины и гнева, извращенной любви и отчаянной нужды. Ее мягкие кончики пальцев скользят по моему лицу, и затем ее губы неуверенно касаются моих. Я обхватываю ее лицо, вытирая слезы с ее щеки, и сильнее прижимаюсь к ее губам.

Поцелуй становится отчаянным, словно мы оба сливаемся в единое целое, но каким-то образом разъединяемся. Ее пальцы впиваются в мои волосы, дергая за пряди, и я не уверен, притягивает ли она меня ближе или отталкивает. Чувство вины разъедает меня изнутри, вгрызаясь в низ живота, как паразит. Если бы был лучшим человеком, я бы оттолкнул ее. Если бы действительно любил Коннора, разве я мог бы сделать это с ним, с ней? Но в ней слишком легко потеряться. Что бы ни осталось от моей бесполезной души, я охотно отдам ее ей все, что имею, за этот… крошечный миг покоя и бессмысленную тягу к спасению. Прежде чем я успеваю это осознать, мои руки сжимают ее бедра, и я толкаю ее обратно на матрас. Ее тело кажется таким маленьким под моим, таким хрупким, и я жажду её настолько сильно, что это похоже на безумие. Когда я снова целую ее, она подносит палец к моим губам, останавливая меня. Ее глаза закрываются от прерывистого дыхания. Транс рассеивается, и я снова чувствую себя придурком.