Война солдата-зенитчика: от студенческой скамьи до Харьковского котла. 1941–1942

Владимиров Юрий Владимирович

Ребятам пришлось долго помучиться, пока они десятки километров добирались пешком с тяжелыми вещами до места посадки. Сейчас же их больше всего мучает проблема получения питания, и им часто приходится голодать. Они предложили нам, пока не поздно, покинуть наш поезд и присоединиться к ним, поскольку на нас гражданская форма, все студенческие документы находятся еще в наших карманах и мы фактически не приписаны ни к какой воинской части и поэтому никто не может посчитать нас дезертирами. Новые паспорта и продовольственные карточки можно получить на месте прибытия. Конечно, ребята были правы, но мы не приняли их предложения. Обещали организовать с ними переписку по прибытии в воинскую часть, что потом и сделали. Снова попрощались

друг с другом, наш поезд тронулся и поехал дальше, а их состав остался…

…И так в этот день кончились мои счастливая довоенная московская жизнь и ее короткий, но очень важный и незабываемый период скромного участия в обороне столицы, за что я награжден соответствующей медалью. Но из-за того, что я потом оказался у немцев в плену, считавшемся раньше у властей чуть ни не огромным преступлением, эту медаль мне вручили лишь к 25-летию начала наступления наших войск под Москвой, то есть только спустя четверть века.

Глава 6

30 октября 1941 года в хмурый день наш поезд остановился на Московском вокзале города Горький. Отсюда, из района Канавино на левом берегу реки Ока мы поехали на трамвае в нагорную – старинную и главную часть города, расположенную на правом берегу обеих встречающихся в этом городе рек Волга и Ока. При этом тогда, как и сейчас, я не понял, какая из тех больших рек впадает друг в друга, хотя еще со школьной скамьи был уверен, что Ока впадает в Волгу. Кроме того, имея совсем недавно дело с относительно коротким Химкинским железнодорожным мостом, удивился большой, чуть ли не с километр длине Окского моста, по которому проехал наш трамвай.

Круто и со множеством поворотов поднимаясь на правый берег Волги и немного не доехав до конечной остановки трамвая, мы вышли из него и во главе с Левой Утевским пришли в военный городок, где нас, как москвичей, очень хорошо встретили, расспросив о ситуации в Москве и под нею, и в первую очередь покормили вкусным горячим борщом, который я съел даже две тарелки. Неплохими были также второе блюдо и клюквенный кисель.

После обеда нам объявили, что мы все, прибывшие из Москвы, будем направлены на службу в 90-й запасной зенитный артиллерийский полк, дислоцировавшийся на городском спортивном стадионе «Торпедо». Дали сопровождающего военного, и он нас на трамвае доставил обратно до Московского железнодорожного вокзала, а оттуда на другом трамвае – до того стадиона.

Мы прибыли на стадион, когда уже стемнело. На новом месте нас отвели в одну из близких к проходной стадиона казарм, устроенных в этом спортивном сооружении в первые дни начала войны под всей его длинной наклонной крышей, на которой еще сохранились некоторые деревянные скамейки для зрителей. Потом, примерно через час до нас дошла очередь пройти без вещей в большую временную одноэтажную столовую внутри стадиона, чтобы там поужинать. К нашему большому разочарованию, по сравнению с тем, что нам предлагали во время обеда, ужин оказался плохим как по количеству еды, так и по ее качеству – мы ушли практически голодными.

После ужина к нам в казарму пришли какие-то командир с политработником, которые побеседовали с нами. Они сообщили, что завтра с утра нас определят по конкретным подразделениям, поведут в баню и там выдадут каждому военное обмундирование. Затем мы, не снимая одежду, но без обуви, улеглись спать на жестких двухэтажных, не застланных ничем дощатых нарах и уснули до завтрашнего утра.

31 октября часов в шесть утра нас разбудили громким криком: «Подъем! Выходи на зарядку!» Неодетыми, только в майке-безрукавке, брюках и ботинках на босу ногу выгнали на территорию стадиона. Здесь мы все сначала побежали в расположенный метрах в семидесяти от нашей казармы холодный, с загаженными стенами и «очками» общий длинный деревянный выгребной туалет и оправились в нем. При этом далеко не все посетители этого заведения

имели бумажку, чтобы при большом деле вытереть ею соответствующее место, и вместо нее были вынуждены использовать кончик своего пальца, который потом чистили, проводя им по стене помещения и тем поневоле еще больше загаживая его.

Затем на плацу занялись гимнастикой под командой полуграмотного и очень самодовольного старослужащего ефрейтора с прозвищем Метелкин, настоящую фамилию которого я не помню и поэтому дальше так и буду его называть. Далее в казарме мы умылись в небольшом умывальнике водой из-под кранов, оделись и стали ждать появления начальства.

Вскоре оно пришло и представилось: старший лейтенант – командир батареи и пожилой политрук – ее комиссар, лейтенант – командир взвода, старшина и два сержанта – писари. Они заявили, что мы все зачислены во второй взвод их батареи, и вызвали каждого из нас поочередно к столу. Здесь они ознакомились с нашими воинскими удостоверениями добровольцев, выданными в Москве, спросили лично у нас и записали в своем списке наши фамилии, имена и отчества, места рождения, образование и другие сведения и распределили нас по двум отделениям – теперь уже орудиям, как принято в артиллерии. Мы – все бывшие студенты МИС, а также Миша Волков и Ваня Борзунов – оказались в одном отделении. Лишь командир отделения – сержант, уже побывавший на фронте, раненный там и излечившийся в госпитале, – был не из наших. Остальные москвичи попали в другое отделение, в котором хозяйничал упомянутый ефрейтор Метелкин.

После окончания процедуры нашего определения в составе полка нас с вещами в первую очередь повели на завтрак, который, как и вчерашний ужин, был далеко не сытным, а потом – в большую городскую баню. Перед началом помывки мы сдали имевшееся на нас нательное белье, включая майку-безрукавку и трусы, и получили вместо него только ношеные, но хорошо отстиранные белые хлопчатобумажные рубашку и кальсоны.

Затем после окончания мытья нам, наконец, в бане же выдали настоящее военное обмундирование. В его комплект входили: зеленые, но тоже ношеные и стираные гимнастерка с отложным воротником, на обоих концах которого находились чуть темноватые полевые петлицы, брюки-полугалифе, узкий брючный ремень, старая серая солдатская шинель, широкий брезентовый ремень, форменная шапка-ушанка, рукавицы, портянки, зеленые обмотки и ботинки. Выдали также новый зеленый брезентовый вещевой мешок без накладных карманов сбоку.

Собственные рюкзак, пиджак от костюма, зимнюю шапку-ушанку, холщовую сумку с другими вещами и все прочие предметы переложил в выданный вещевой мешок, а темно-синие гражданские брюки навыпуск от костюма и цветастый джемпер надел соответственно под форменными брюками и гимнастеркой, которую перепоясал вокруг кожаным ремнем, подаренным мне в Москве одногруппником Димой Вершининым. Студенческий и комсомольский билеты, зачетную книжку и свидетельство о рождении переложил в правый нагрудный карман гимнастерки, а малогабаритный немецко-русский словарь – в левый. (Эти документы и словарь носились мною таким образом при себе даже на фронте и после него.) При этом оба кармана сильно топорщились наружу и с трудом закрывались зеленой металлической пуговицей, на которой была отштампована пятиконечная звезда, как и на всех остальных пуговицах. Лишь выйдя из бани в форменной одежде, мы почувствовали себя, наконец, настоящими военными.

90-й запасной зенитный артиллерийский полк, дислоцировавшийся на стадионе «Торпедо», являлся учебным. В течение полутора – двух с половиной месяцев в нем из необученных бойцов готовили артиллеристов-зенитчиков, которых потом отправляли главным образом на фронт, а частично – на защиту важных тыловых объектов, до которых могли долетать вражеские самолеты. Кроме того, полк имел в городе и в его окрестностях и на крупных предприятиях отдельные зенитные подразделения, защищавшие их от авианалетов противника.