Война солдата-зенитчика: от студенческой скамьи до Харьковского котла. 1941–1942
Шрифт:
Этот далеко не последний, как мы были твердо уверены, налет, как и вчера, длился не более 20 минут, пока самолеты не израсходовали полностью свой смертоносный груз. Обе пушки батареи постреляли по ним, как и раньше, короткими очередями, но толку от огня не оказалось никакого. Хорошо еще, что осколки от бомб и пули не задели оба орудия и грузовики. Ранения получили: тяжелое – парторг батареи Агеев, работавший первым прицельным на пушке второго огневого взвода, легкие – трое бойцов из всех трех взводов.
После налета двоих раненых отнесли на носилках, а двоих других повели своим ходом в посещенный мною два дня назад полевой госпиталь в поле недалеко от села. Однако я не видел,
Через два с половиной часа после первого налета, наверное, те же самые самолеты снова повторили атаки с неба и натворили так же много бед, как и накануне. До наступления темноты они налетали на село еще два раза, и с такими же ужасными последствиями. И три раза они улетали от нас безнаказанно. Как же мы тогда проклинали их, а особенно – высшее командование наших войск, не пославшее навстречу вражеской авиации хотя бы пару истребителей! И невольно возникал вопрос, есть ли у нас вообще какая-нибудь авиация?
По моему мнению, главными факторами достижения успеха в той войне были в первую очередь количество задействованной авиации и умение организовать крупномасштабные войсковые операции на основе убедительных данных хорошо поставленной службы разведки. Сюда же относились полная укомплектованность всех подразделений основными техническими средствами (как я уже отмечал, у нас в батарее имелось только два орудия вместо положенных четырех), снабжение войск в достаточном количестве боеприпасами, продовольствием и топливом, оснащение всего личного состава современным стрелковым оружием и многие другие показатели.
За прошедшие дни мы все стали свидетелями явного отставания наших вооруженных сил от германских по всем указанным параметрам. Поэтому именно в последние дни у меня, как, наверное, и у многих моих товарищей, появились большие сомнения в возможности победы Советского Союза в этой войне над Германией. Думалось, не станут ли наши жизни напрасно загубленными из-за бездарности высшего командования и творившегося везде, как тогда говорили, бардака? Такая мысль стала невольно возникать не только у меня, но и фактически у всех бойцов и командиров. Однако никто ни с кем, даже с самым-самым близким другом, делиться этой мыслью и сомнением в возможности победы над немцами не решался. Все боялись друг друга, не имея уверенности, что их не выдадут карающим органам и не накажут жестоко посылкой в штрафной батальон или даже расстрелом за распространение паники.
Особенно много сомневавшихся появилось среди военнослужащих-украинцев, находившихся в данное время у порога своей малой родины, освободить которую от немцев как можно скорее нам ставилась задача. И обо всем этом я узнал из собственного близкого общения с товарищами из Украины, которых в нашей батарее было несколько больше, чем русских и других. Это объяснялось тем, что личный состав 199-й отдельной танковой бригады, куда входила и зенитная батарея, а также других войсковых соединений был специально подобран так, чтобы в них большинство составляли украинцы. Но среди них встречались единицами и такие лица, которые явно желали победы немцам, чтобы потом благодаря им обрести для своей «вiтчизни незалежнiсть»…
…При втором налете вражеской авиации совершенно новым оказалось то, что самолеты набросали кучу листовок, большинство которых унесло ветром в сторону, противоположную месту расположения зенитной батареи, и поэтому они к нам не попали. Но их содержание я хорошо представлял себе, поскольку уже имел с ними дело летом прошлого года на трудовом фронте в Смоленской области.
Наконец, дело дошло до того, что во время следующих налетов немецких самолетов многие из нас стали
Когда наступило обеденное время, лейтенант Кирпичев спросил у своих подчиненных, есть ли среди них два человека, которые согласились бы добровольно сходить на полевую кухню за обедом для всего первого взвода. Но с разными оговорками большинство бойцов отказались. После этого вызвались пойти туда я и мой давний коллега – вечно недовольный всем и всегда голодный Кусков. Я взял с собой два оцинкованных ведра, а Кусков – в одну руку большую эмалированную кастрюлю с крышкой, а за спину брезентовый вещевой мешок.
Сначала спустились к речке. Потом перешли на левый берег по четырем-пяти набросанным жердям и двинулись дальше вдоль течения в сторону центра села, где находились полевые и переносные кухни 199-й отдельной танковой бригады.
По дороге наткнулись на лежавшие в разных позах по обоим берегам речки множество целых и несколько сильно изуродованных трупов убитых бойцов в шинелях и без них. А на нашем берегу обошли трупы двух лошадей в упряжке и с повозками, поваленными на бок. Некоторые трупы, пролежавшие на земле свыше суток, уже успели вздуться из-за дневной жары. Над отдельными мертвыми телами, у которых зияли нанесенные осколками авиабомб и пулями большие раны и под которыми еще были заметны лужи вытекшей крови, летали рои мух, и в основном – зеленых. Они в великом множестве бегали также по самим телам, но запаха от начинавшегося разложения трупов мы с Кусковым не ощутили. В одном месте я наступил на оторванную от хозяина окровавленную человеческую ногу с остатками брюк.
Поближе к кухням увидели белевшие небольшими пятнами на зеленой траве свежие немецкие листовки, сброшенные самолетами. Пару этих листовок мы подобрали и прочитали. В них было напечатано, что положение красноармейцев безнадежное, они в мешке, в полном окружении немецких войск, путь к отступлению закрыт, они гибнут напрасно. Предлагалось «перебить жидов-комиссаров и срочно сдаться в плен частям доблестной германской армии, которая гарантирует всем жизнь и достойное обращение, включая также достаточное для жизни питание». Одновременно особо отмечалось, что данная листовка служит пропуском для перехода через линию фронта на сторону немецких войск.
Кусков положил к себе в карман гимнастерки несколько листовок. А я поступать так не стал, хотя сначала тоже имел намерение взять с собой хотя бы пару листовок для ознакомления с ними командира взвода Кирпичева и комиссара батареи Воробьева, поскольку они лично ко мне всегда хорошо относились и я почти всегда мог разговаривать с ними обо всем, что было у меня на душе, не боясь особых неприятностей с их стороны.
Прибыв к кухням, спрятанным от авиации противника среди кустов лозы и рослых ив, мы увидели, что вся поварская площадь и ее окружение завалены остатками множества разбитых и сожженных бомбами автомашин. Кое-где лежали кучками приготовленные кем-то дрова, а от нескольких котлов еще шли дым и пар. Вокруг находились также хорошо замаскированные штук пять целых и мало поврежденных грузовых автомашин с открытым и закрытым кузовом и пара легковушек. Мне показалось, что там были даже танки. Два грузовика, имевшие кузов, закрытый темно-зеленым брезентом, на котором сверху и с боков были нарисованы красные кресты, вероятно, принадлежали медсанчасти 199-й отдельной танковой бригады. Возле обеих машин сидели и лежали около десятка перевязанных марлей раненых и ходили вокруг женщины и мужчины в белых халатах, относившиеся к медицинскому персоналу.