Война солдата-зенитчика: от студенческой скамьи до Харьковского котла. 1941–1942

Владимиров Юрий Владимирович

Поговорить дальше с командиром по душам не удалось: самолеты завершили очередной круг над селом и сбросили на ту его окраину, где стояли наши две пушки, наверное, последние небольшие бомбы. Их взрывы раздались очень недалеко от нас, и стрелявшее до сих пор орудие взвода Кирпичева внезапно замолкло. Рева самолетов больше не стало слышно, и везде установилась полная тишина.

В этот момент Кирпичев крепко хлопнул меня правой рукой по левому плечу и предупредил: «Считай, что весь наш разговор был только строго между нами. Никому о нем ни слова. Не говори ребятам и об окружении. Я сам объявлю всем об этом». Затем мы оба быстро выскочили из окопа и побежали к пушке.

Здесь нашим глазам представилась неприглядная

картина. Одна бомба упала метрах в десяти от орудия, сделав в земле неглубокую воронку. Разлетевшиеся при этом во все стороны осколки ранили сразу трех номеров боевого расчета – первого наводчика сержанта Омелянчука (он у нас одновременно выполнял обязанности помощника командира взвода), второго наводчика – моего непосредственного сменщика рядового Лагно и первого прицельного (не помню фамилию). Первые двое получили ранения в спину, а третий – в левую ногу сзади выше колена. Не менее неприятным фактом оказалось то, что осколком разбило на прицельном устройстве ту его часть, по которой можно было устанавливать высоту, дальность и скорость полета цели. Теперь на этой пушке пришлось бы вести стрельбу без этих важных данных, то есть только на глазок, полагаясь на умение второго прицельного, указывающего в основном направление (курс) движения самолета.

Санинструктор Федоров и его помощник перевязали бинтами всех троих раненых и отвели их в полевой госпиталь.

После сегодняшних и предшествовавших людских потерь в личном составе нашего взвода лейтенанту Кирпичеву не осталось ничего другого, как создать из бывших двух орудийных расчетов один расчет, в котором, однако, осталась свободной должность первого прицельного, поскольку объект для обслуживания им разбило. Этим номером расчета стал наш комсорг батареи ефрейтор Алексей Мишин – мой приятель еще из Москвы. Ему отвели должность второго подносчика снарядов вместо покойного Кускова. Из двух вторых прицельных во взводе одного определили быть запасным.

Орудие второго огневого взвода также получило незначительное повреждение, и у его расчета тоже кого-то ранило, но не тяжело.

Пока мы разбирались с тем, что с нами произошло в результате последнего налета, наступил вечер, стало темнеть. В это время к лейтенанту Кирпичеву подошел старшина Ермаков. Он выпросил у нашего командира в свое распоряжение десять человек, чтобы они вместе с ним доставили из центра села – с места, где находились полевые и переносные кухни, продовольствие для сухого пайка на всю батарею и одновременно – ужин для взвода. Я тоже попал в эту компанию.

Направились мы по старому маршруту. Картина на нашем пути стала более страшной, чем несколько часов назад, когда за едой ходили мы с Кусковым. Догорали несколько хат и построек во дворах, кое-где вместо полностью сгоревших хат остались только белые и закопченные сажей печи с высокой дымовой трубой. Добавилось по обоим берегам речки валявшихся трупов погибших, все еще слышались громкий плач и вой домашних хозяек, сильно разило гарью и трупным запахом.

Мы, взявшие с собой две плащ-палатки и пару ведер, подошли к уже знакомому мне нужному месту, где, кстати, тоже произошло много разрушений и опустошений, получили здесь в ведра пшенную кашу с кониной и компот, наложили на обе плащ-палатки батоны хлеба, сухари, консервы, концентраты из каш и другие продукты сухого пайка и благополучно вернулись к себе. После этого состоялся ужин, который, как оказалось, стал для меня и многих моих товарищей последним. При этом налили всем в кружки по 100 граммов водки, которую больше на фронте я уже не видел и не пил. Затем всем нам выдали на несколько суток продукты сухого пайка, часть которых в качестве запаса оставили на всю батарею на грузовике с закрытым кузовом.

Далее мы перекурили, помыли котелки, кружки, свои лица и ноги водой у речки и отправились к своей

пушке, возле которой укрылись для ночлега в индивидуальных защитных окопах, предварительно взяв с собой шинели, противогазы, винтовки, саперные лопаты и все личные вещи. Естественно, как и в прошлые ночи, перед сном я принял дозу хинина. Спал не разуваясь.

Очень рано утром 23 мая всех громко разбудил лейтенант Кирпичев и дал команду подготовиться к отъезду из Лозовеньки. Все кое-как привели себя в порядок, позавтракали сухим пайком, запив съеденное водой из фляг и набрав ее в них снова из ближайшего колодца. Затем лейтенант сообщил, что, как передало высшее командование, сегодня нашим войскам грозит полное окружение противником. В связи с этим поступил приказ всем войсковым соединениям в Лозовеньке и вокруг нее срочно сняться с позиций и как можно скорее двигаться на восток, пока немцы совсем не закрыли им путь к реке Северский Донец, которую предстоит немедленно форсировать. Если же окружение уже произошло, то необходимо прорваться из него.

Что касается нашей зенитной батареи, то она должна сейчас следовать за танками 199-й отдельной танковой бригады и ее мотострелковым батальоном, которые еще ночью снялись с мест. Возможно, батарее придется действовать самостоятельно, без их помощи.

Выкатили с позиций оба орудия. Сделали так, чтобы в их приемнике находились готовыми к стрельбе в автоматическом режиме снаряды различного действия в количестве трех обойм – не менее пятнадцати штук (так после окончания стрельб мы делали всегда). Затем погрузили на кузова двух грузовиков все ящики с боеприпасами и прицепили пушки стволом назад к обеим автомашинам.

Те, кто не имел в данное время прямого отношения к обслуживанию орудий, уселись на скамейках кузова грузовиков, а мы – основные номера орудийного расчета – разместились на платформе пушки. При этом на нашей пушке по ходу движения ее стволом назад Виктор Левин сел на левое кресло для первого наводчика, а я – на правое для второго. Вася Трещатов и Егор Зорин встали на платформе соответственно у мест для второго прицельного и заряжающего. Подносчики снарядов Пастухов и Мишин устроились на грузовике. Винтовки у каждого из нас были либо в руках, либо подвешены на правое плечо.

Последовала команда «вперед», и батарея поехала. Время было примерно 8 часов.

Сначала мы проследовали вдоль северной окраины села примерно до его трети, потом переехали по мостику речку и, проехав по ее берегу на запад, прибыли к заднему концу широкого и глубокого оврага, расположенного поперек речки. Овраг этот характерен тем, что его передний конец имеет выгиб в восточную сторону. Начиная с этого конца и до самого села овраг еще с полуночи был заполнен двигавшимися внутри его вверх танками и автомашинами, к отдельным из которых были прицеплены полевые орудия, а также пехотинцами.

Говорили, что якобы вся боевая техника и личный состав наших войсковых частей благодаря перемещению их внутри данного оврага были почти до полудня в какой-то мере скрыты для противника, пока в небе еще не появлялась его авиация.

Из оврага все колонны, следуя друг за другом строго по очереди, выходили на поле. Далее они устремлялись по нему на восток от села и заворачивали постепенно на проселочную дорогу, проходившую между южной окраиной деревни Марьевка и северной опушкой относительно небольшого леса. Затем им предстояло добраться до правого берега реки Северский Донец, форсировать ее и таким образом спастись от разгрома немцами. Однако могло случиться так, что на правом берегу Северского Донца уже находятся немецкие танки и мотопехота, замкнувшие кольцо окружения наших отступавших войск. (На самом деле 23 мая так оно и произошло.) И тогда этим войскам пришлось бы сначала с тяжелыми боями прорываться через расположение противника, прежде чем форсировать реку.