Война солдата-зенитчика: от студенческой скамьи до Харьковского котла. 1941–1942

Владимиров Юрий Владимирович

А сразу после окончания войны по тем же соображениям я писал в анкетах и автобиографиях, что в плен попал в полевом госпитале, будучи тяжелобольным. В этом случае правильным был лишь факт о моей болезни и посещение госпиталя у Лозовеньки. Очень хотелось, чтобы меня считали сдавшимся в плен не добровольно, а в условиях, когда из-за создавшегося безвыходного положения поступили аналогичным же образом почти все наши войсковые части.

Эпилог

Через 25 лет после описанных событий, произошедших в Лозовеньке и около нее, 7 октября 1967 года вновь посетил это село и побыл в нем и возле него несколько часов.

Накануне Министерство черной металлургии СССР проводило в

Харькове двухдневное всесоюзное совещание по усовершенствованию и расширению сортамента стального проката. Для участия в работе этого совещания институтом, где трудился в должности старшего научного сотрудника, был командирован и я. Совещание закончилось 6 октября, а обратный железнодорожный билет для поездки в Москву был приобретен мною только на ночь следующего дня. Таким образом, до отъезда домой у меня остались еще сутки свободного времени, и я решил его использовать для поездки в Лозовеньку.

Рано-рано утром прибыл на трамвае на второй харьковский железнодорожный вокзал, купил здесь билет до города Балаклея и на пригородном поезде примерно часа через два с половиной прибыл в этот город.

Выше я уже отмечал, что находившаяся в руках немцев в 1941–1943 годах Балаклея была превращена ими в сильно укрепленную крепость. Взять ее нашим войскам очень долго не удавалось, и стоило это огромных людских потерь.

Слезши с поезда, я купил на автовокзале Балаклеи билет на рейсовый автобус, следовавший до Лозовеньки. Была суббота, и в автобус вместе со мной уселось много местных студентов из балаклейских и харьковских учебных заведений. Эта молодежь ехала на выходной день на родину к родителям, живущим в Лозовеньке и ближайших к ней селах и деревнях.

Расположившиеся рядом со мной ребята и девчата заинтересовались, почему же я, незнакомый им пассажир, еду в Лозовеньку, и мне пришлось им вкратце рассказать о своем пребывании в этом селе в мае 1942 года.

Автобус переехал по мосту реку Северский Донец и проследовал дальше на запад по шоссейной дороге, по обоим краям проезжей части которой тянулся относительно узкий и глубокий кювет. Ехали около получаса. До конечного пункта оставалось примерно километра три. Оставили в стороне шоссе слева, лес и справа какую-то деревню. И в это время вдруг из стада коров, пасшихся рядом с дорогой на убранном поле, одна из буренок внезапно выскочила на шоссе и чуть не угодила под автобус. Водитель, чтобы избежать столкновения с нею, вынужден был резко повернуть автобус вправо, из-за чего он свалился в кювет и остановился, сильно наклонившись на бок. В результате многие пассажиры, и в том числе я, сидевший не у окна, а у прохода посредине, слетели со своих мест. Я при этом очень больно ударился лбом и правой щекой об железо соседнего кресла и оказался на полу, слегка поцарапав лицо.

К счастью, в это время в поле недалеко работал трактор, который тросом вытащил автобус на дорогу, и он благополучно прибыл в центр села. Все пассажиры вышли из автобуса и устремились туда, куда им было надо, а я спустился к знакомой мне с мая 1942 года речке и стал мыть водой лицо, часто прикладывая ее на царапину, которая немного кровоточила. Пока я занимался этим делом, ко мне неожиданно подошли молодая женщина и заикающийся мужчина средних лет, которые поздоровались со мной и представились. Женщина сказала, что она председатель сельского совета, а ее напарник – секретарь местной партийной организации КПСС. Она заявила, что только что к ним в здание сельского совета и местного колхоза прибегали слезшие с автобуса молодые ребята, которые сообщили им о приезде из Москвы бывшего участника боев с немцами, происходивших в Лозовеньке и около нее. Так вот, они с товарищем хотели бы достойно принять меня и оказать помощь, в которой я буду нуждаться.

Я поблагодарил обоих хозяев за гостеприимство и попросил у них разрешения походить по селу одному, чтобы вспомнить и пережить те события. Разрешение мною было получено.

В первую очередь я попросил

показать мне братскую могилу павших, которая, впрочем, и так была хорошо видна со всех сторон и находилась совсем недалеко от автобусной остановки, здания сельского совета, а также местной школы. В братской могиле были похоронены военнослужащие и некоторые гражданские лица, погибшие не только в мае 1942 года, но в последовавших в течение 1943 года других боях. Мне было сказано, что в нее даже сейчас продолжают подзахоранивать останки бойцов и командиров, зарытые в свое время наспех где попало и которые находят в окрестностях села. Так, только вчера здесь захоронили в присутствии вызванных с родины родных останки одетого в шинель молодого бойца из Полтавской области, обнаруженные случайно недалеко от опушки лесного массива. (Я тут же вспомнил свой лес, в котором прятался перед попаданием к немцам в плен, и убитых, лежавших на лугу перед этим лесом.)

Я подошел к очень большой, окруженной деревянным штакетником братской могиле, в которой, наверное, мог лежать и сам. Над ней была установлена статуя державшего в руках автомат ППШ бойца с непокрытой головой, а у штакетника из узких досок поставлена наклонная белая каменная плита с пятиконечной звездой и эпитафией: «Куда б ни шел, ни ехал ты, но здесь остановись! Могиле этой дорогой всем сердцем поклонись!»

На могиле, приводя ее в порядок после вчерашнего захоронения, находились несколько местных жителей. Я поздоровался с ними, представился им и долго стоял перед могилой. Затем попросил этих жителей сфотографировать меня на ее фоне, что они с удовольствием сделали. При этом один из мужчин – на вид мой ровесник и хромой, потерявший ногу на фронте, заявил мне, что в мае 1942 года, будучи еще юношей непризывного возраста, был свидетелем всего произошедшего в селе. Он показал мне овраг, по которому 23 мая того года уходили из села на восток наши войсковые соединения, включая и зенитную батарею, в которой я служил. Я сфотографировал также этот овраг.

Мужчинам я рассказал подробно, как мы находились в мае 1942 года в Лозовеньке, как отбивали тогда воздушные атаки и пытались выйти из окружения, стремясь пробиться к Северскому Донцу за деревней Марьевка. Когда я упомянул об этой деревне, то двое из моих слушателей, относительно молодых по возрасту, сказали, что такого населенного пункта около Лозовеньки нет. Однако их пожилой коллега-инвалид заметил, что Марьевкой до войны иногда называли ту деревню, которая располагается перед Лозовенькой рядом с лесом. Мы проезжали ее мимо на автобусе.

Далее я пошел бродить по селу один по тем его местам, где бывал. Следуя по маршруту движения зенитной батареи, вышел на поле и дошел туда, где 23 мая 1942 года стояли в последний раз наши пушки, ведя бой с танками, и находился мой индивидуальный защитный окоп, в котором я долго промучился, но спасся от неминуемой гибели. И к величайшему моему изумлению, это место оказалось… почти рядом с тем самым пунктом на шоссе, где едва не опрокинулся везший меня и других пассажиров автобус и где я получил небольшой ушиб и царапину на лице.

«Что это? Случайное совпадение или Всевышний напомнил мне, своему подопечному, о своей милости ко мне в те тяжелые дни?» – сразу подумал я, и этот вопрос задаю себе очень часто и буду, наверное, задавать его вплоть до конца своей жизни…

Естественно, то место представляло собой обычное, уже частично вспаханное трактором поле, и пройти по нему дальше до леса, в котором 24 мая 1942 года до вечера скрывался с тремя товарищами, я не мог и, главное, не имел времени. Я сфотографировал это совсем не приметное теперь ничем и неинтересное для всякого другого человека место и возвратился по шоссе снова в село. Затем прошелся по берегу речки, по которому 22 мая вместе с Кусковым шел за обедом на полевую кухню и обратно. Сфотографировал несколько хат, которые имели внешний вид такой же, как в мае 1942 года, и подошел к конечной остановке автобуса, чтобы уехать в Харьков.