Война за океан
Шрифт:
За его рассказами незаметно прошел ужин. Генерал был внимателен не только к адмиралу и к Гончарову. Когда все поднялись, он спросил Посьета, понравилась ли ему новая гавань, названная его именем.
Путятин отблагодарил Посьета за верную службу, назвав лучшую из вновь открытых гаваней его именем.
Константин Николаевич Посьет всегда охотно идет к Гончарову, когда тот пригласит в каюту желающих да выложит пук исписанных листков и начнет чтение про Илюшу, Илью
«Может же Гончаров, – думает Константин Николаевич, – совмещать служебные обязанности с писательским трудом?» Посьет полагал, что и он будет скромно трудиться в литературе, без претензий. Но получается все очень коротко. Посьет и тут смотрит на все ясно, просто, без излишних раздумий.
Он понимает, что писательского таланта у него нет, и с интересом, внимательно ловит ход мысли Ивана Александровича, когда тот читает наброски. Иногда не совсем ему нравится, что пишет Гончаров, хотя положения ах как остры, картины ярки и знает Иван Александрович таких типов. Это уж его сфера!
… После ужина Гончаров, укладываясь у себя в каюте, думал о том, что в жизни у нас много бесплодной трескотни и многие способные люди превращаются в кисель, не умея взяться за дело.
Обязанности секретаря – штука немаловажная для него, не способного к этому человека, увлекающегося своими замыслами. Он не придавал особенного значения положению на службе и двигаться на дипломатическом поприще не собирался, не по нем однообразие, ограниченность в мыслях, оскорбительная временами. Но именно поэтому обязанности свои старался он исполнять с совершенной аккуратностью.
Кругосветное путешествие прекрасно само по себе и позволяет экономить, потом можно уехать за границу, на воды, лечиться и заканчивать скорей роман, который в набросках, на клочках, объехал с ним вокруг света. Кроме того, обществу нужны очерки о путешествии. Муравьев своими рассказами дал сильный толчок размышлениям Ивана Александровича о собственной жизни и об обществе в России.
В то время как Иван Александрович так рассуждал, в салоне при каюте адмирала, за картами, которые раскладывал штурманский офицер, сидели Муравьев и Путятин, похожие в этот час на коршуна и сову.
– Мы посетили великолепный порт, – говорил адмирал. Речь шла о том, где есть незамерзающие гавани.
– А что же все-таки северней корейской границы? – интересовался Муравьев.
– Безлюдье… Страна никому не принадлежит.
– А залив Посьет?
– Видимо, замерзает ненадолго.
Муравьев попросил о зимовке в Петербург не докладывать в подробностях и добавил, что ужасная катастрофа – плод нераспорядительности аянских служащих Компании, а также начальника Амурской экспедиции, но все это результат все тех же «палок в колеса». Велика вина петербургской
Путятин сказал, что немудрено, если в таких ужасных условиях отличные офицеры сходят с ума. «Кажется, ответный упрек…»
Глава восемнадцатая
ЦАРЬ-ГАВАНЬ
На другой день Муравьев и Путятин отправились на весельном катере осмотреть залив. Бухта за бухтой, одна другой обширней и удобней, открывались взору. Совершенная тишина, вход в залив удобен. Берега всюду приглубы. Любое судно швартуйся, как у мола. Залив разделяется примерно на пять бухт, языками ушедших в глубь материковых лесов.
«И эта драгоценность лежала до сих пор пренебреженная и никому не нужная! Право, это одна из лучших гаваней мира», – думал Муравьев.
Полный впечатлений, с необычайно возбужденным воображением, он взошел после поездки на борт фрегата. Предстояли торжества. На судне все сияет, строится хор трубачей, в парадной форме экипаж. Молебен, обед…
– Ваше превосходительство! – доложил Сычевский. – Лейтенант Бошняк ждет вас и просит принять по важному делу.
Бошняк в форме. Лицо его возбуждено.
– Ваше превосходительство! Простите. Я пришел сказать, что передумал. Я не поеду с вами…
– Почему?
– Вчера, когда мы говорили, я совсем забыл… о главном…
– О чем?
– О Самарге, ваше превосходительство!
– Что такое Самарга?
– Это небольшая река, к югу от залива Императора Николая. К югу от нее гавани еще более удобные. Я дал слово Геннадию Ивановичу…
– Это не имеет значения, я отменяю экспедицию на Самаргу.
– Вы так думаете, ваше превосходительство? – подозрительно спросил Бошняк.
– Вы герой, Николай Константинович. Я представлю вас к повышению и ордену! Но мне кажется, что виной всему ошибки Невельского. Он нелогично действует, он увлечен и вас увлекает на ложный путь.
Муравьев продолжал засыпать Бошняка похвалами и обещаниями. Бошняк стоял понурив голову, высокий, стройный и как бы застенчивый. Лицо его рдело все сильнее. Наконец он поднял взор. В нем были боль и горький упрек и даже насмешка.
– Нет, ваше превосходительство, – сказал он горько. – Виноват майор Буссэ…
– Майор Буссэ только мой адъютант.
– Адъютант? О нет! Он трус и негодяй! И я готов его вызвать на дуэль.
– Не шутите дуэлями, Николай Константинович, – ласково ответил Муравьев. – Мне кажется, что Николай Васильевич не-ви-но-вен!
Бошняк вспыхнул. Разговор, казалось, потерял для него всякий смысл. Но вдруг гнев охватил его.
– Если вы считаете, что Буссэ невиновен, оставив нас на голодную смерть… Впрочем, кровь не только на нем, ваше превосходительство.
– Но на ком же?!