Война за океан
Шрифт:
– У Невельского тоже есть японцы приятели. Он со мной всегда свой товар японцам посылает. Наша фактория торгует с ними давно. И офицеры и приказчики бывали со мной у японцев. Капитан и сам там был. Ты знаешь! Он шел на своем «Байкале». Японцы боятся чужих, а нас не боятся. Они приходят туда рыбу ловить. Напрасно, генерал, ушли с острова, мне чуть всю торговлю не испортили. А придет американский командор и скажет: «Вери гут, вери гут бэй, вери гут айлэнд!» Че тогда? Нет, ваше превосходительство, надо скорей обратно пост ставить.
– Зачем американцам
– Генерал! На Сахалине лес, бревна повезут отсюда. Уголь. В Японии нет леса.
Муравьев знал, что этот гиляк был проводником Невельского, что он участник событий на Тыре, а до того был проводником Миддендорфа.
… Сахалин перетянул, как на весах, и чуть совсем не ушел под воду, с другой стороны моря поднялся материк с сопками, и к вечеру шхуна, оставив Позя, прибыла в Де-Кастри. В гавани суда. «Оливуца» стоит. Прекрасно! Она возвратилась с Камчатки.
При тусклых свечах в маленькой каюте Муравьев беседовал с Буссэ. Николай Васильевич отлично себя чувствует. По его словам, весь штаб ждет с нетерпением генерал-губернатора. И камер-юнкер Бибиков, и Казакевич, и все… Они недалеко отсюда – в Мариинске. И ждут дальнейших распоряжений. С быстротой могут явиться сюда или отправиться вниз по реке.
– А где же Геннадий Иванович? – удивленно спросил генерал.
Буссэ как бы вспомнил и сказал. Известие было очень неприятное. Несчастье может повлиять на Геннадия Ивановича, а пока что он еще очень нужен. Без него как без рук! И «Паллады» не введешь!
«Так я пойду прямо в Петровское, к нему и к Катерине Ивановне, – молниеносно решил Николай Николаевич. – Кстати, сразу же с рапортами, шхуну отправляю в Аян, пусть Миша скачет побойчей в Петербург. Отвезет радостную весть государю».
Муравьев резко сказал, что все обвинения, которые Буссэ выдвигал против Невельского, оказались ложны.
– Я все проверил на месте! Геннадий Иванович и не мог дать ничего для зимовки! Он и сам, видно, голодал, немногим лучше было ему, чем экипажам судов в Императорской!
Шлюпка подошла. В полутьме в дверях появился лейтенант Назимов. Муравьев вскрыл письмо Василия Степановича.
– Я его в порошок изотру! Как он смеет? Да вы знали, что он мне послал! Как вы могли?
– Помилуйте, ваше…
– Это ослушание! Вы – на войне! Военным судом судить! Немедленно изготовиться к плаванию, и утром отправляйтесь. В шесть часов вам будет вручена бумага. Да не будьте трусом! «Аврора» немедленно должна быть отправлена сюда! Потребуйте исполнения. Помните, я с вас взыщу! Да возьмите с собой лейтенанта Гаврилова. Он здоров и возвращается.
Не подавая руки, генерал отпустил командира «Оливуцы».
– Что мне с Завойко делать? «Аврору» не отдает! Ну, я ему покажу.
Он приказал Буссэ немедленно сообщить штабу, чтобы шли все в Николаевск, там оставить пароход «Аргунь», а самим – в Петровское. Всем!
Муравьев написал Василию Степановичу. Потом походил по каюте, подумал, вышел на палубу, вернулся и переписал сам начисто, резко, но без крайностей.
Утром
– Прямо в Петровское, сахалинским фарватером. Запаситесь углем! У Невельских горе, и я хочу разделить его! – Так сказано было капитану. – Их горе – мое горе.
Весь день губернатор просидел за составлением рапортов в Петербург. А вечером он рассказывал в кают-компании историю любви Невельского. Сказал, что в Иркутске говорили, будто они не пара и что Екатерина Ивановна якобы не любит Геннадия Ивановича. Это будто бы он, Муравьев, заставил ее выйти за Невельского ради долга… Черт знает, что наплели! А какая это прекрасная, идеальная любовь!
Бошняк, шедший на этом же судне, едва Буссэ начал говорить, встал и ушел, его не было в кают-компании. Римский-Корсаков выходил и снова появлялся. Шли к чихачевской ломке за углем. Утром стали на якорь вблизи берега Сахалина. На море туман и совершенная тишина. На отмели видны шлюпка и часовой. Значит, где-то тут мичман Савич с унтер-офицером и матросами ломает уголь.
Губернатор съехал на берег. С ним в шлюпке Римский-Корсаков, Парфентьев, Беломестнов и подшкипер Воронкин с двумя матросами. Подошел мичман Савич и матросы. Губернатор поговорил с ними и пошел вдоль берега. За мысом матросы ловили рыбу неводом. Огромный краб медленно шевелил своими щупальцами.
– А ну, братец Парфентьев, возьми этого подлеца!
Краб живо очутился на отмели. На берег вытащили еще несколько крабов.
– Я вижу, тут есть устрицы, брат Парфентьев, – сказал губернатор, рассматривая одну из раковин. Он снял мундир и стал выбирать добычу из невода. Вскоре целая гора раковин была у ног Николая Николаевича.
– Как же это вы здесь, господа хорошие, ухитрились голодать? – говорил губернатор Бошняку, возвратившись на шхуну. – Тут прекрасная палтусина, раки морские, каких нет во всем мире, устрицы. Да это роскошней, чем где-нибудь в Перпиньяне или Авиньоне.
Повар Мартын был вызван к губернатору.
– Устрицы, Мартын!
– Так точно. – Мартын уже знал, что тут море полно всякой снеди. Он бывал с барином в Европе, прекрасно знал и русскую, и английскую, и французскую кухни.
– Вот я сам поймал! Забирай. И подашь их! Да крабов приготовь. Их надо сварить, как раков, но поварить покрепче. Видишь, какая громадина.
Матросы и казаки удивлялись: неужели губернатор все это ест, как гиляк? Губернатор сам пошел на кухню.
– Ты возьми вот этот большой котел, да не ломай им щупальца, вари краба целиком. Вот так бери его!
Тем временем матросы поймали небольшую акулу на крючок и вытащили на палубу. Они разрубили ее.
– Э, отойди! – говорил один другому. – Смотри, ведь это акула, а не Акулина!
Муравьев еще раз поехал на берег вместе с Римским-Корсаковым, показал ему заросли морской капусты в воде. На берегу масса дохлой рыбы, раков. Множество раковин, в том числе и устричных, выброшено, и все гниет, гибнет, расклевывается птицами.
Английский язык с У. С. Моэмом. Театр
Научно-образовательная:
языкознание
рейтинг книги
