Война
Шрифт:
Он так отшвырнул Аянэ… неудачно очень пришлось, на угол телеги, девушка разбила висок. И ведь намеренно с силой толкнул, видно, разгневался за укусы. Посмотрел, как она лежит, а под головой натекает красное, усмехнулся и дальше пошел.
Тут и мать подоспела, то трясет дочку, то баюкает, но толку нет. А потом как закричит проклятие вслед… мол, чтоб тебе в жизни доброго слова не слышать. Только ведь, хоть и сила в материнских словах, разве это проклятие? Они-то, такие, привычны… А за добрым словом ходить далеко не надо,
После рассказа Кэйу на душе крысы попискивали. Девушка еще какое-то время покрутилась рядом, потом, сообразив, что они-то в гостинице эту историю сто раз меж собой и гостями перетерли, а Лиани только услышал, покинула комнату, пообещав ждать внизу. Заботливая — медное зеркальце ему оставила, а еще раньше принесла воду, умыться.
Приведя себя в порядок, юноша снова уселся на кровати, глядя на затянутый бумагой оконный переплет. Он светился оранжевым — стемнело уже на улице, фонари бросали теплый свет. Сейчас проверить лошадь свою, а потом… В зал не хотелось; там, верно, снова и снова вспоминают сегодняшнее. Уже и разбойники те мертвы, а где-то в бедном доме, может, мать сидит у тела своей неразумной дочери.
Нет, не хотелось в зал. Лучше и вовсе прочь со двора, пройти по снежку — Кэйу говорит, с полудня его много нападало.
Пол под ногами ощущался еще несколько шатким, в остальном все вроде было в порядке. Лиани спустился, прошел через угол зала — а народу и вправду много сегодня, верно, пришли посидеть и местные. Сбоку, недалеко от входа, отгороженный грубоватой узорной решеткой, стоял небольшой стол — видно, для особых гостей. Человек с широковатым жестким лицом катал перед собой кружку, чуть прикрыв веки, будто надоело все на этом свете. И повязка головная — не со знаком отряда. А темно-синяя, с золотом вышитым жаворонком. Рядом с Нэйта-младшим сидели двое незнакомых юноше земельных стражников.
Ох ты ж… Где бы встретить.
Сразу заныла каждая косточка, напоминая о прошлой встрече. Горло сдавило, почудился запах крови, потрескивание пламени в жаровне, бесконечное солнце, от которого не укрыться, все так явственно — словно и не было ничего после. Вся недавняя слабость вернулась, не мог сейчас сделать ни шагу.
Макори был пьян. Хоть и попробовал Лиани отступить, затеряться, юношу он заметил. Вскинул мутные глаза:
— Я тебя видел.
Поманил Лиани. Тот вынужден был подойти.
— Так где я видел твое лицо?
Лиани молчал, пытаясь придумать ответ. Голова гудела, мыслей не было ни одной. Макори вдруг ухмыльнулся, сказал собутыльникам «Пошли прочь» и велел юноше сесть напротив. Когда остались одни, произнес:
— Гадаешь, как бы соврать? Не трудись. Я вспомнил тебя. Так что, снова попытаешься убежать?
— Нет.
— Отчего такой смелый?
— Это не смелость. Тогда я не мог бросить одного человека.
— Наверняка бабу, — рассмеялся Макори. —
Тяжело было под его взглядом, потому еще, что он смотрел будто бы сквозь, на что-то одному видимое и неприятное. А ведь это про них говорила Кэйу, запоздало сообразил Лиани. И смерть девушки… а ведь вот он сидит напротив, тот, кто ее толкнул. О чем думает — о своей жертве? Или о прозвучавшем недобром, полном отчаяния пожелании?
— Так что, сердечные дела завершились? Может, скажешь тогда, что за нежить тебе помогла? — снова смех, и снова — ни искорки веселья в глазах.
— Один мой знакомый.
— Так я и думал… байки все это, о призраках, — оглянулся; стражники сидели неподалеку. И в лучшем бы состоянии от них не ушел, а уж сейчас… Жаль только, Дом Нара поверил ему зря.
— А все-таки страшно, белый весь, и пальцы дрожат, — с удовлетворением отметил Макори. Одним взмахом руки стребовал новую кружку, сделал длинный глоток.
— Катись ко всем демонам. Прямо сейчас убирайся. Считай, получил прощение, и от службы я тебя освободил.
Видимо, растерянность Лиани заметив, расхохотался:
— Думаешь, я такой добрый? Нет. Тебя все равно проклинать будут потерявшие близких. А я… пусть меня хоть одна живая душа вспомнит добрым словом. Ты благодарный, ты вспомнишь.
Лиани стало не по себе. Двинуться с места он не решался. Нехорошее было в словах и голосе младшего Нэйта, нетутошнее.
— Проваливай, говорю, пока я так пьян… Протрезвею — слова своего назад не возьму, людей по следу не буду слать, но увижу — могу и убить. Сам знаешь, что заслужил.
**
Лайэнэ знала, что он придет. Еще после странного завершения истории с Кайто — после того, как заподозрила, кто к этому причастен — думала, что просто так не отпустит. Новых амулетов в своем доме не вешала, хотя снять старые рука не поднялась. Но день проходил, падал в красное марево на горизонте, и ничего не случалось.
Подоспел последний месяц зимы, и слухи в городе поменяли окраску — забывались непонятные смерти, теперь все больше толковали о войсках рухэй у границы. От Лиани или о нем не было вестей. Ждала — чего угодно. Почти обрадовалась, когда среди ночи проснулась и увидела свет.
Подсвечник, взятый, видимо, у служанки… жива ли она? — Энори поставил на стол, сидел и смотрел на трепетавшее в струйке воздуха пламя. Лайэнэ приподнялась на локтях; одеяло сползло, и сразу холодно стало — окно он открыл, следуя давней привычке.
— Что ты сделал с моими слугами?
— Ничего, спят.
Нельзя говорить с теми, кто невероятно похож на недавно умерших родных — но ведь так трудно поверить, что перед тобой нежить, принявшая дорогое обличье… А тут и верить ни во что не надо, Лайэнэ знает, кто он; но, Заступница, почему так спокойно-то?!