Война

Дильдина Светлана

— Тогда странно, что вернуть ты пытаешься именно меня.

— Что бы ты понимала, — ответил он довольно резко и как-то совсем уж по-человечески.

— Да, я не понимаю. Ты сказал про любовь. Зачем тебе женщина, которая ненавидит тебя и боится?

— Будь все так просто, мы бы не разговаривали сейчас, уж точно не так. И отношение меняется, ты должна это помнить.

— Уж точно не к лучшему, — делано рассмеялась Лайэнэ. В голову пришла мысль, то ли испугавшая, то ли принесшая облегчение:

— Ты ведь намеренно

поступил так со мной и Рииши? Я и тогда была тебе нужна, не просто ради игры?

Он молчал, ждал ответа; поразилась, что совсем не ощущает телесности его присутствия, словно не человек рядом, а отражение в зеркале, если бывают столь большие зеркала.

— Твои условия… Не пытайся сделать меня виноватой в бедах целого города.

— И не думаю даже. Я это делал уже, но не с тобой. А ты… то из прошлого, что может меня сдержать.

— Не уверена, что ты сам хочешь этого.

— Зачем иначе я бы пришел и рассказывал? Молчишь… Ну, придумай себе какое-нибудь объяснение, мне все равно не поверишь.

…Их зовут Забирающими души… зря, что ли? Чудовище легче представить ужасным, отталкивающим всем своим обликом. Как просто было бы — уродливые, грубые, пахнущие кровью, вызывающие страх с первого взгляда. Увидел — беги, если успеешь. Смешно…

Их красота — не более чем приманка. У них нет души, нет никаких человеческих чувств.

Дети смерти… они все такие, или же он такой один?

Будь это всего лишь маска, ее можно было бы сорвать. А тут и срывать нечего, как не снимешь верхний слой с воды — на смену тут же подоспеет новый.

Что-то крутилось на заднем плане, мешало, как мешает гудящая невдалеке муха недостаточно опытным музыкантам. Он сказал «раньше я мог это делать».

— Но легенды все говорят — такие, как ты, не нуждаются в людском обществе и не заходят под крыши.

— А мне… Знаешь, кошка может играть с мышью, но ей не придет в голову явиться в мышиные норы, прикидываясь одной из маленьких серых зверушек. Мне — пришло, — он улыбнулся — слегка издевательски, и, как показалось Лайэнэ, эта издевка была не над ней. — Но ведь так и сам не заметишь, начнешь жить по правилам, которые диктует нора.

Жест, остановленный в самом начале — рука его потянулась к горлу. Не будь так напряжена, не заметила бы.

— Всегда пребывать под чужой личиной…

— Все носят маски, все видят не то, что на самом деле. Я долго имел дело с актерами — что их игра, как не обман? Но как люди ценят такое искусство!

— И ты никого не тронул, живя в этом городе? — не дышала, ждала, что он скажет.

— Нет, я же сказал — не всегда, — ответил он после паузы. — Но душа — ведь не только жизнь или смерть. Это еще и чувства… я научился брать их.

— Значит, тебе поэтому нравилось вызывать любовь горожан? И театр… тоже не просто так?

— По большей части. Зачем убивать — весь город принадлежал мне, вся провинция. Выбирай,

не хочу… И любовь — ее больше всего, и страх, и ненависть, и надежду — они все мне давали и так, стоило лишь повернуться в нужную сторону. Иногда я выходил ночью в город, на улочки, куда стараются без нужды не соваться, где не знают в лицо… Я выглядел легкой жертвой, — он оборвал сам себя. — Всего мне хватало.

— Значит, если бы не твоя смерть… то есть…

— Кэраи мешал мне, сильно мешал. Пришлось делать то, что просто так я не стал бы — зачем?

Ребенок, подумала молодая женщина. Вот что в первую очередь встало меж ними. Смешно… чужое дитя…

— Значит, если б не он, ты бы верно служил Хинаи?

Не ответил. Но глаз не отвел. В самом деле, откуда он знает?

Сова за окном заухала, и Лайэнэ спохватилась. Совсем потеряла рассудок — с кем она сидит уже больше часа, кого выслушивает? Она славилась умением разговорить человека, помочь ему раскрыться, выплеснуть боль — но тут что-то иное совсем.

Почему он пришел? Почему говорит? Полные злобы призраки или тори-ай не рассказывают, они убивают. А этот сидит, играет с пламенем свечки, как будто все эти месяцы были только мороком, и лицо у него… непонятное.

Не для того же, в самом деле, явился, чтобы рассказать про господина Таэна-старшего! Никуда Лайэнэ не пойдет с этим знанием, будет молча его нести.

Или не хочет быть просто убийцей, бездушным, как оставляемые после его трапезы пустые оболочки? Это и есть то, что ему дали люди? То, что держит его среди них?

Каждый, кто стал предметом его внимания, этого не забудет… если останется жив.

— Мне нужен ответ, — напомнил он. Бросил косой взгляд на окно — небо светлело.

Ах, да… его предложение. Он рассчитывал на согласие?!

— Что ж, я готова. Но с моей стороны согласие будет сделкой, а не жертвой. А если хочешь теплых чувств от меня, тебе придется очень постараться, чтобы я забывала, кто ты, или это переставало иметь для меня значение.

Ответа молодая женщина ждала долго. Обычно куда быстрее откликался на ее слова, какими бы ни были. Так и сидели оба, не двигаясь: у нее — многолетняя выучка, у него… камню или дереву и учиться такому не надо. Лайэнэ пыталась, но не могла понять, что он думает. Но ей было почти все равно, как ни странно.

Встал, проговорил внезапно:

— Тогда я подожду. Ты придешь сама, — и скрылся за дверью

Хоть не сомневалась, что он сказал правду о ее домочадцах, все же взяла подсвечник — не хотелось дотрагиваться, только что металла касалась другая рука, — вышла, проверила, все ли в порядке. Спали.

Опустилась на кровать, поставив подсвечник на пол. Ощутила, как мелко дрожат кисти, и пальцам передается дрожь. Сейчас не смогла бы не то что кисть — подушку удержать. Странно, а на душе вроде спокойно, или так кажется?