Война
Шрифт:
— Вот как, — сказала Истэ, кутаясь в накидку и пристально, цепко вглядываясь в лицо собеседника, — Я думала, скажешь, что тебе если не приказали, хотя бы спросили, можешь ли.
— Это бы все равно случилось четвертью часа позже, или потом мне бы припомнили неудачу, даже отправься они без меня. Надо было думать о будущем.
— Резонно… Мальчик из леса, которого поманила золотая лестница. Где же тут устоять. Чудесная сила не делает тебя каким-то особенным в помыслах и желаниях… И как, ничто не шевельнулось в душе? Мы ведь были обречены,
— Нет, я тут ни при чем. Но не знаю, как поступил бы. Я тоже думал, он убьет вас прямо на месте, — признался Энори. — Может быть, я попробовал бы вмешаться. Не знаю.
— Значит, не шевельнулось…
— Это тебе так важно? Хочешь раскаяния и сожалений? Скажи, Тайрену стало бы легче, услышь он, что ты очень страдала, убегая от него с чужим человеком?
— Жалею, что учила тебя, а не отравила тогда.
— Ты всегда понимала меня лучше других. Потому мы так друг к другу привязаны…
Шагнув к двери, сказал:
— Иди спать, ты правда устала. Я буду утром, мы поговорим о дальнейшем.
Не стал предупреждать — мол, бежать не пытайся, и подкупить охрану даже не думай. И ушел — не уехал, растворился в начинающейся пурге.
Замерзнув стоять на крыльце, глядеть в никуда, Истэ вернулась в комнату, села. Сперва сидела неподвижно, потом начала метаться по дому. Случайно зимней тяжелой юбкой задела скамейку для ног, та опрокинулась. Стук отрезвил женщину: не хватало еще напугать детей. Но что-то придется делать…
Девочки спали, одна свернувшись клубочком, другая вытянувшись на боку. Истэ вновь поклялась, что будет защищать их любой ценой, чем бы ни пришлось пожертвовать для этого. Только ведь… именно потому он и вызвал ее с дочерьми.
Что ж, придется взять себя в руки и продолжать начатое. Она ведь сама явилась сюда.
Когда-то она сумела переломить судьбу, отважившись на побег. Справится и на сей раз.
**
— О, ты ожил, наконец.
Ей было лет семнадцать. С длинными косами, в темно-красной шерстяной юбке, какие порой носят служанки в гостиницах, в синей запашной кофте. Девушка и вправду походила на Нээле, только была ниже и крепче, и много смешливей.
— Сколько я здесь?
— Третий день.
— О нет… моя лошадь.
Девушка прыснула.
— Все с ней в порядке. Мы присмотрели.
Интересно, остались ли у меня деньги, подумал Лиани. Хорошо, если здешние хозяева честные люди, иные не ждут платы, сами забирают все и говорят — за заботу.
— Меня зовут Кэйу, — сказала она, присела на край кровати, — Потому что я самая веселая. Рот у девушки был красиво очерчен, и необычно — будто всегда улыбается. Лиани, хоть самому усилие понадобилось, чтобы сесть, ощутил: ему только двадцать, и девушка эта, может, последняя, проявившая к нему интерес. Там-то, куда возвращается, совсем другое ждет.
Жаль только, она так на Нээле похожа.
— Я принесу тебе поесть, — протараторила она, и будто ее ветром смело — уже в дверном проеме мелькает красная юбка. Вскоре легкие ноги простучали по ступенькам, девушка вновь появилась, несла тарелку с пирожками и кружку с чем-то, судя по запаху, медовым; держала ее так, как держат горячее.
— Да не смотри с опаской, сколько сможешь, столько отдашь, — засмеялась она, поняв сомнения. — Выздоровел — и хорошо, кому в гостинице смерть нужна? Потом гулял бы твой призрак по коридорам, пугал постояльцев из-за угла.
Юноша представил это — и не сдержался, рассмеялся тоже. Чуть не уронил тарелку. В висках будто медные пластины загудели, но все это было ерундой. Ведь жив, и уже почти здоров, и пока еще есть немного времени.
А Кэйу, сидящая рядом, тем временем что-то говорила, говорила.
— А самое интересное-то ты пропустил!
Сейчас времени было за полдень — а на рассвете в селе накрыли шайку бандитов. Те убивали и грабили на окрестных дорогах — грабили чаще, убивали редко, но и того хватало, чтобы заслужить славу отъявленных негодяев.
Прятались где-то в холмах; говорили, главный у них на самом деле был барсуком и знал тайные тропы, а если совсем припекло, щелкал пальцами — и вся шайка в барсуков перекидывалась, уходили по норам.
И вот изменила им удача, нагрянула земельная стража. Всех переловили, связанных, провели по главной улице.
А тут эта девчонка…
Лиани — то ли опять жар начался, то ли разыгралось воображение — будто сам все увидел, а не просто лился в ухо приятный, чуть хрипловатый голосок.
Ей было столько же, сколько этой служаночке — лет семнадцать. Аянэ в селе знали как слегка тронутую — говорят, в детстве она заблудилась в болотах и невесть чего там насмотрелась, прежней больше и не была. А матери Аянэ что делать — любила и такую дочь. Ее и саму считали неудачницей: муж провалился под лед, в лихорадке сгорел за два дня, братья тоже не зажились: одного убили в драке, другой повздорил со старостой и был отправлен на выселки, там и остался навечно. Женщина плела корзины и кое-как перебивалась, согнулась до времени. А дочка повадилась уходить в холмы и там встретила красивого молодого разбойника. Так что в скором времени корзинщица ждала внука.
Аянэ же… бродила по улицам, улыбалась, песенки напевала. Видно, что счастлива.
Когда увидела любимого своего — в крови, полуживого, в окружении стражников, сперва просто пыталась пробиться к нему через толпу, молча, сосредоточенно, а толку-то — скорее рыба по песку проползет. Потом исхитрилась, у кого-то между ног пробралась. Почему на дурочку сразу внимания не обратили, неясно, только один из земельных ее разбойника по лицу ударил. Тогда она подскочила, рысью накинулась на главного и давай кусаться.