Воздаяние Судьбы
Шрифт:
"Почему так дрогнуло моё сердце, когда увидел я эти фиалковые глаза? Кто был мне Рогдай — соперник, враг. Так отчего же столь печально мне? Он посмотрел на меня, как будто вспомнил что-то, словно узнал во мне иное существо. Нет, зря я так — не стоит тревожить сердца химерами, которые иной раз память ложная выдаст прихотливо за подлинность. Как там сказал мой друг-волшебник — дежавю?"
— Куда теперь? — спросил Ратмир у спутника своего, когда они покинули место гибели витязя.
— Туда. — кратко обронил волшебник, поведя по сторонам своим диковинным мечом. Меч кратко вспыхнул, и оба всадника
Глава 15. Ах, какая женщина!.
Влекомый страстью Еруслан, как зверь неприручённый, рыщет среди густых чащоб, просторных равнин и диких гор — пустынна местность, нет ни человека, ни голоса живого, ни тропы, ни старенькой избушки. Что за земля — как будто не знает и духу человеческого! Меж тем усталый Еруслан уже измучился, не видя с последней схватки с яростным Рогдаем ни единой живой души. Лишь сам с собой, да с безмолвным, хоть и верным спутником своим — Каурым — он общался, лишь ему поверяя все свои страдания и вздохи. Но что животное — оно хотя и слышит, но не понимает! Кивает головой, фыркает и дышит, но не говорит ни слова. О, если б спутник был у Еруслана добрый! Товарищ, с которым можно побеседовать в пути! Тот, кто понимает, разделяет, сочувствует героя чувству! Тот, с кем можно вечерами, у весёлого костра поговорить о красоте Радмилы, о похитителе её, о будущих надеждах! Так одичал несчастный Еруслан, что обращался с просьбой к птицам:
— Скажи мне, сокол легкокрылый, где мне искать пути к моей любви? Как обойти мне эти сумрачные горы, как перескочить через глубокие ущелья? Что ждать мне от судьбы и чем отвлечь свой ум, что изнемог в борьбе с отчаяньем и горьким разочарованием?
Но, сокол лишь клекочет в вышине, летает быстрыми кругами — добычу ищет — и скрывается в клубящихся туманом холодных, мрачных перевалах. Грядёт зима, а Еруслан всё скачет по пустынным землям северного края и всё никак не обнаружит обиталища своего врага, похитителя невест и жён, разорителя чужого счастья. Забрался Еруслан в своих скитаниях опять в крутые горы, снова заблудился и снова потерял свой путь.
— Что за напасть: никак дорога вьётся выше и тропа моя стремится к неприступной каменной вершине? Зачем мне гнаться за горными орлами? Зачем мне забираться на своём коне в гнездо ветров? Всё это видел я, но проку нет в моих скитаниях.
Так говорил усталый витязь, оглядывая зоркими глазами далёкие вершины и слыша воды, текущие по дну ущелья, сокрытого в тумане сивом.
Сколько видно глазу, простиралась панорама дальних гор — высоких, седых вершин, покрытых снегом. Узкая неровная тропа то пряталась за скалами, то снова появлялась. Каурый тяжело дышал — устал, оголодал, отчаялся сбивать копыта по камням.
Что делать, думал витязь. Идти вперёд, когда за поворотом, может быть, зияет пропасть? Или смириться и повернуть назад? Ведь едет он без ясной цели, лишь повинуясь своему томительному чувству да мечте однажды добраться до чернокнижника лукавого и мечом волшебным пощекотать у колдуна кадык. Радмила представлялась витязю бесплотной тенью — видением, мечтой, сном, обманом чувств — так мимолётно было их свидание, так краток миг, когда глаза их встретились. Было мгновение, когда она коснулась тонкими перстами его руки, и хмельной напиток перелился из драгоценного кувшинчика в бокал героя. Что было в этих двух секундах? А воображение так разукрасило сей быстрый эпизод, что Еруслану
Впереди неясно выплывал среди тумана широкий каменный уступ, а на краю его стояла одинокая сосна. Как занесло бродягу в горы? Как укрепились корни на краю утёса? Зачем стоит так, безутешно глядя в пропасть? Как отвечает это зрелище печали и одиночества душевной муке Еруслана! И он направил своего коня по горной тропке — искать ночлега на скальном выступе, который, словно корабль, возвышался над вечными туманами, омывающими не только каменный утёс, но и весь мир!
Уже стемнело, когда копыта усталого Каурки коснулись запотевшей ночною влагой плоской поверхности утёса. Площадка простиралась на десяток саженей в длину и ширину, а с одного края упиралась в крутую гору, бока которой обрывались в бездну. Далее дороги не было — тропинка привела в тупик. Лишь со всех сторон громоздились молчаливые громады гор.
Глазам же Еруслана представилась надежда: тёмный провал входа в убежище для путника — пещеру. Лишь только он подумал, где добыть тепла, как изнутри пещера озарилась слабым всполохом огня — жилище обитаемо! Как знать, кто облюбовал себе укромное местечко?! Но Еруслан ни мига не засомневался — он спешивается и, взяв руки меч, идёт ко входу. Кто б ни был тут, он не помешает нынче витязю найти ночлег для себя и своего усталого коня!
— Мир тебе, добрый человек. — так молвит Еруслан. — Мир дому твоему, удачи твоему пути и всем твоим надеждам исполнения большою мерой.
— Что ж, будь и ты по мере твоих добрых пожеланий исполнен всех удач!
Такой ответ услышал Еруслан от обитателя пещеры. Был тот стар и сед — длинные власа спускались по его плечам, а борода поросла зеленью от дыхания туманов. Сидел он у костра на большом камне со спинкою и подлокотниками — как будто кресло древнее вросло в пол каменной пещеры. Горел перед незнакомцем небольшой костёр, а больше в пещере не имелось ничего, кроме мха на стенах.
Снаружи выла ветром ночь, а в убежище, где скрылся Еруслан, тепло и тихо — порывы ветра лишь изредка врывались под своды пещеры, тревожа языки огня.
— Кто ты, отец? — почтительно спросил у старца Еруслан.
— О, моё имя тебе ничего не скажет. — отозвался тот. — Мои лета так древни, что я сам забыл счёт своим годам. Но было время, когда и я был молод. С тех пор осталось во мне лишь стремление к скитаниям да беспокойство.
— А что же было, что лишило тебя покоя? — спросил усталый витязь, предвкушая, что нашёл он в старце собеседника, который понимает тревогу молодости и её стремление в поисках судьбы. Да, большое счастье обрести слушателя для своих печалей, своих терзаний и своих невысказанных слов!
— О да! — просветлел глазами незнакомец. — Я любил!
Любил! Как сладко отозвалось в душе это волшебное слово! Как будто нити невидимые протянулись между собеседниками, соединив их память и сердца в родстве! Какое счастье встретить того, кто понимает тайные звуки сердца и пение души!
— Как звали твою возлюбленную? — спросил гость. — Вы были счастливы? Как долго длилась ваша с нею жизнь? Скажи, отец, возможно ли гореть огню любви десятки лет с тем, чтобы согревать сердца супругов долгой страстью?