Воздаяние Судьбы
Шрифт:
— И ты прощай. — промолвил хан Ратмир с горячею слезою. — Ты был мне добрым другом, я буду вечно вспоминать тебя.
С тем и простились, и каждый остался при своём — хан с обретённою любовью, караковой кобылой и новорождённым жеребёнком, а Румистэль — со своею ношей долга и непонятной тяжестью в душе.
Прощание навеки — что может быть печальней. Навеки — это навсегда. Пришёл, ушёл, как будто не было его, а в памяти остался след — как давний шрам, который похоронил в себе всю теплоту и радость доброй дружбы. Кто был ты, хан Ратмир, для Румистэля? Ещё одна звезда на вечно сумрачном и хмуром небе? Или песня журавлиной
***
Опять один, опять свободен. Вот едет Румистэль горами — он ищет выход из зоны наваждения. Его дорога к великанам Наганатчима. Он ищёт осколок Вечности, Живой Кристалл. Он собирает их, не как иные ищут сокровищ, власти и богатства, а как больной собирает с усилием целебную траву для излечения своих недугов. Вот почему волшебник Румистэль так холоден и так величественно-неприступен. Он лишь немногим дарит своё расположение, лишь некоторым уделяет от своей души, потому что привязанности ранят своей недолговечностью, а дружеское чувство непостоянно. Вот и Ратмир — как клялся в легкомысленности к девам, а сдался, как юный новобранец в первом же бою!
Смеётся Румистэль и правит своего коня к горам — там есть проход, в конце которого течёт извилистая речка. Через поток мосток, а за мостком — земля иная. Зона наваждений имеет несколько таких выходов — для тех, кто знает. Обычный человек или обитатель зоны не видит мостика — для него непроходима пропасть. Тот, кто попал извне в таинственную волшебную страну, которая зовётся зоной наваждений, не выйдет из неё, пока его не выведет какой-нибудь волшебник. Он остаётся в этой зоне и живёт иною жизнью — судьбой иного персонажа сказки или героической саги. Никто не знает, в какую историю попадёт такой отважный посетитель — страна наваждений многолика. И по одному месту могут проходить, как тени, множество героев.
Кто были те, кто стали обитателями зоны? Что бросили они по ту сторону мостка? Чего искали за границей речки? А может просто шли по своим делам и угодили в плен волшебного края сновидений? Никто того не знает, даже волшебники, которых зона наваждения не лишает памяти и не препятствует покидать её свободно.
Румистэль шёл в горы.
Тропа петляла, вилась меж каменных развалов, обходила горные вершины. Волшебник не однажды проходил этим путём, но всякий раз в новой истории она была несколько иной. Трудно сосредоточиться и забыть о множестве реальностей, которые прожил он, посещая зону наваждений. Каждая из них, как целая жизнь, и наполняет память бесконечностью. Другой бы человек не выжил, но волшебники, особенно дивоярцы — иное дело. Они сверхсущества, они почти не люди.
— Как жаль. — с досадой молвил Румистэль. — Как жаль, что нет со мной моего крылатого коня, и оттого приходится мне миновать каждый камень, каждую трещину, расщелину, разлом.
С этими словами он поднял голову и увидал, как в предвечернем сумраке клубится в ущелье тяжёлый туман. Он восходил к горе и грозил поглотить волшебника с его конём. А выше, по тропе, плыл словно в невесомости безмолвный всадник. Одетый в чудные доспехи, сияющий в вечерней мгле высоким шлемом, от серебряной кольчуги исходят искры, словно мерцает тайное сокровище в глубоком сундуке. Алый плащ струится с плеч и покрывает круп
— Ну вот, ещё один герой. — задумчиво промолвил Румистэль и продолжил путь по дну ущелья, окунувшись в молчание тумана. Вскоре волокна горной влаги разредились — клубы сошли в глубокий разлом земли — и открылся проход на небольшую площадку, заботливо огороженную камнями. А в стене горы — дыра, из которой тянет свежим дымом и запахом похлёбки.
— Видать, я сбился со своей дороги. — с сожалением сказал волшебник. — Пойду и попрошу приюта у обитателя пещеры. Надеюсь, это не одноглазый людоед, а то не хочется мне что-то на ночь глядя сражаться с обезумевшим чудовищем.
Он подошёл ко входу и позвал в пещеру. Ответом был приветливый голос человека — хоть и не молодой, но звучный и живой. Навстречу Румистэлю вышел старец, одетый в долгую рубашку и с непокрытой головой. Его волосы были седы и длинны, а глаза ясны и мудры. Нашему скитальцу повезло: он нашёл приют у горного отшельника, одинокого созерцателя величия небес и горной неизменности.
Был ужин у костра, была горячая похлёбка — волшебник вовремя приспел к вечерней трапезе. Здесь, в пещере, несмотря на внешний холод, было уютно и тепло. Здесь были стол и стулья, шкуры на полу, запасы в торбах, сушёные пучки трав, чучело орла под потолком, лиса с лисятами в корзинке, чёрный кот и пара молодых волков — всё это дружно сосуществовало под рукою мирного отшельника. А сам он разделял трапезу с вечерним гостем, не забыв подбросить овса его коню.
Окончив ужин, оба напились травяного чаю с сухими ягодами и горным мёдом и уселись среди шкур возле очага. Лиса лизала лисенят, кот дремал на полке, волки спали, а хозяин и его случайный гость занялись на ночь глядя разговором.
— Кто ты, добрый мой хозяин? — спросил у старца Румистэль. — Я вижу по сборам трав ты не чуждаешься магической науки? Настои делаешь в бутылях, продаёшь отвары? Вызываешь духов, беспокоишь тени гор?
— Всё было раньше. — мирно отвечал хозяин. — Когда-то баловался волшебством, а нынче бросил. Так, оставил себе немногие забавы — больше для излечения скота, не не для ворожбы и не для приворота.
Последнее сказал он так, что помрачнел, нахмурил брови и сжал ладони.
— Я чувствую, что здесь имела место история обмана и любви. — заметил гость.
— Да, ты не ошибся. Вы, дивоярцы, легко замечаете такие вещи. — согласно кивнул старик своей длинноволосой головой. — Я не скрываю, но и вспоминать особо не люблю. Всё в прошлом — страсть, ошибки, бегство. Осталась только месть.
— Кому ты мстишь?
— Не я мщу, мне мстят. Мне мстит та, кого я некогда любил более своей несчастной жизни. Нет большей горечи, чем ненависть того, кто был когда-то тебе дорог и составлял в твоих глазах весь мир.
Что-то больно словоохотлив был старик для того, кто пережил годами свою великую страсть и своё безумство. Но, очень добр и приветлив, оттого гость не стал мешать ему рассказывать историю несчастья. Было в старце нечто величавое, даже несмотря на слабый вид и долгие седины. Волоса его вздымались лёгким, серебристым облаком вокруг по-старчески усохшей головы.
— Я не стал бы говорить тебе того. — заметил хозяин, подбрасывая в костерок дровишек. — да замечаю, что и ты лелеешь иной раз мечту при помощи волшебных чар воздействовать на холодное сердце твоей избранницы.