Воздушный шарик со свинцовым грузом (сборник)
Шрифт:
– Я вообще ни о чем не думаю.
– Это заметно.
– Зато мы перешли на «ты».
– Перешли. Даже не представляю, на что мы перейдем, если поцелуемся еще раз.
– Давай.
– Нет, Миша. – Рита отстранила меня рукой. – Для начала хватит.
– Почему?
– Ты же вроде спать хотел.
– Перехотел.
– Захоти по новой. Все равно у нас романа не получится.
– В цельном виде нет, а в журнальном варианте может получиться. Так даже лучше. Там в конце каждого отрывка пишут: «Продолжение следует».
–
– А тебе разве нет?
– Нет. Я мужа своего люблю.
– Боишься, что он приревнует?
– Нет. Он не ревнивый.
– А тебе, наверное, хотелось бы, чтоб он был ревнивым?
Некоторое время Рита смотрела на меня молча. Затем усмехнулась.
– Проводи меня до номера, – сказала она.
– До твоего или до моего?
– Сперва до моего. А потом, возможно, и до твоего.
– Зачем такие сложности? – удивился я.
– Хочу предупредить мужа, что посижу у тебя.
Признаюсь, у меня на время отшибло дар речи.
– Что это еще за фокусы? – выдавил я из себя.
– Разве ты не хочешь, чтобы я зашла к тебе?
– Хочу. Но прямым рейсом, без пересадок.
– Без пересадок не получится, – снова усмехнулась Рита, прищурив зеленые глаза. – За удовольствие нужно платить. Так ты меня проводишь?
– По-моему, ты меня втягиваешь в какую-то свою игру.
– Разумеется, мой хороший. А ты думал, одному тебе можно втягивать людей в свои игры? Ты ведь любишь играть. И повеселиться любишь. Не будь эгоистом, проводи меня.
– Ну пойдем.
Мы поднялись на наш этаж и направились к номеру, который она занимала с Максом. За дверью, к моему удивлению, слышен был женский голос, говорящий по-французски.
– Надо же, – сказал я. – А твой муж тоже не теряет времени.
– Это телевизор, – вздохнула Рита.
Она постучала в дверь.
– Макс, открой пожалуйста!
Послышался скрип пружин и лениво шаркающие шаги. Затем дверь открылась, и мы увидели полусонного Макса, привычно жмурящего глаза.
– Привет, – сказал он.
– Здрасте, – буркнул я.
– Максик, – сказала Рита, – ты что, весь вечер телевизор смотрел?
– Ну да, – ответил тот.
– И как, интересно?
– Не знаю.
– А мы вот с Мишей чудесно прогулялись, а затем он любезно проводил меня до номера.
– Спасибо, Миша, – сказал Макс.
– Не за что, – хмыкнул я.
– Есть за что, – возразила Рита. – Мне было очень приятно. Что ж, время позднее, будем ложиться спать. Спокойной ночи, Миша.
– Да? – сказал я.
– Да. В восемь утра у нас завтрак, а в девять автобус уже выезжает в Брюгге. Нужно как следует выспаться.
– Действительно, – проговорил я, – главное в жизни – это как следует выспаться. Или, как выражается наш общий знакомый Алешка Жаворонков, «а неча плавать баттерфляем».
– При чем тут баттерфляй? – удивилась Рита.
– Красивый стиль, – объяснил я. – Но очень
Я развернулся и зашагал к своему номеру, почувствовав вдруг, что и в самом деле устал и у меня не осталось сил даже мысленно назвать Риту стервой.
Наутро, позавтракав в отеле, мы выехали в Брюгге. Я сидел позади Риты и Макса, созерцая в окне их нечеткие отражения. Макс, как обычно, полудремал, Рита время от времени поглядывала на него с какою-то странной смесью досады и нежности. По правую руку от меня расположилось Лилино семейство, дружно и подчеркнуто меня игнорирующее. Из новых моих знакомцев лишь профессор Айзенштат смотрелся адекватно и вполне дружелюбно. До Брюгге оставалось ехать около часа, когда Рита, повернувшись ко мне, напомнила о моей роли в этой поездке:
– Миша, пора работать.
– В смысле? – не понял я. – Подменить водителя? У меня прав нет.
– Зато есть обязанности. Публика ждет рассказа о Брюгге.
– Да уж, – хмыкнул я. – Эти милые лица просто светятся ожиданием.
– А ты не заглядывайся на лица. Ты здесь в качестве экскурсовода, а не физиономиста.
Я с неохотой встал и направился к микрофону.
– Доброе утро, – произнес я безразличным голосом вагоноважатого, объявляющего остановки. – Через некоторое время наш автобус прибудет в Брюгге, столицу Западной Фландрии и один из красивейших бельгийских городов…
Я полностью отключил воображение и, откровенно скучая, сообщал известные мне факты, почерпнутые из лишенных эмоций справочников: расположен там-то, основан тогда-то, известен тем-то.
– Чушь! – неожиданно прервал меня хорошо знакомый с недавних пор голос Лилиного папаши.
Я искоса глянул в его сторону и продолжил рассказ, вяло пересыпая его событиями, именами и датами.
– Полнейшая чушь! – снова подал голос Лилин папаша.
Тут до меня дошло, что Лиля во вчерашнем припадке раскаяния, видимо, поведала родителям о моем методе преподносить исторические факты, и теперь всякий мой экскурс в историю будет сочтен заведомой ложью. Это показалось мне настолько забавным, что я не удержался и прыснул.
– Вы только посмотрите на него: врет и еще смеется над нами! – не унимался Лилин папаша.
Честно говоря, он мне надоел.
– Уважаемый родитель, заточивший в подземелье дщерь с чертами вольной птицы и душою робкой лани, – торжественно продекламировал я. – Ты, сжимающий сурово сердце нежное тисками, ты, глумящийся над духом, дряхлый сторож юной плоти, ты, избравший самолично дщери участь старой девы, обвинять меня не смеешь в вероломстве и обмане… Это были, – пояснил я, – стихи знаменитого уроженца Брюгге, средневекового поэта Яна ван Струуве, в блистательном переводе Константина Бальмонта.