Вожак
Шрифт:
— И за это время я должен натаскать ваших головорезов на гуманные, мать их, операции?! Обучить работе с «паникёрами»? Установке паралич-куполов?! Координировать действия? Без корсета?! Что?! Помпилианские инструкторы? Консультанты? Тренажёры? Имитаторы? Боевой опыт? Засуньте ваш опыт… Да, вместе с тренажёрами! Не лезет? А вы потрудитесь! Это у наших людей — опыт! Дайте мне полноценных либурнариев и десантно-штурмовую эскадру гвардейских орлов… Что?! Войсковые квоты?! Межрасовый паритет?! Драть ваш паритет на плацу! Драть квоты! Вам нужна гуманная, мать её, операция? С минимальными потерями? Я вам обеспечу! Приказ? Чей приказ?
Отключив связь, военный трибун разразился такой заковыристой бранью, что видавший виды адъютант разинул рот, залившись краской до корней волос.
…Их срывали с привычных мест службы: срочно! Их гнали через всю Галактику к пункту сбора, откуда спецфлотилия должна была выдвинуться в Кровь — так теперь называли систему AP-738412 даже в официальных сводках. Из военных училищ, учебок и академий они прибывали на боевые корабли Лиги, зависшие в реперной точке вдали от оживленных трасс — кляня на чём свет стоит чиновничий произвол. Легат Квинт и примипил Лар с Тренга, обер-манипулярий Назон и центурион Плиний с Сеченя, центурион Май, манипулярий Реститут, обер-декурион Саллюстий… Полторы сотни инструкторов, матёрых волков абордажной пехоты.
И один вопрос на всех: какого фага?!
В кои-то веки судьба подкинула возможность использовать навыки ненавистных сборщиков ботвы во благо: провести операцию без лишней крови. Но бюрократы Лиги встали стеной — из плазматора не прошибёшь! Обучить за двое суток межрасовый контингент; обучить тому, на что у самих помпилианцев уходят месяцы и годы…
Хуже нет, когда боевые приказы отдают политики!
Тёплый ветер гонял пыль по улице, пустынной в этот ранний час. На углу, возле музыкальной школы, у водонапорной колонки, у дверей магазина, где красовалась табличка «Закрыто» — всюду возникали миниатюрные смерчики. Вставали, опадали; возрождались в десяти шагах. Те же самые? Другие? Какая разница?
Золину не было дела до смерчиков. Скоро ему уже ни до чего не будет дела. Он глянул на небо — смурное, непроспавшееся, сплошь затянутое тучами из слоистого свинца. Вспомнились пластины аккумуляторов: в детстве они с приятелями курочили старые аккумуляторы и плавили свинец на костре, чтобы отлить себе какую-нибудь прикольную штуковину. Детство кончилось, а свинец остался. Вон, полные небеса. Из-под нижней пластины, накрывшей горизонт, вынырнул алый краешек. Солнце подмигнуло Золину, и губы паренька тронула невольная улыбка. Порыв ветра швырнул в лицо горсть пыли, запорошил глаза. Проморгавшись, Золин вытер слёзы рукавом и вновь посмотрел на солнце.
Ничего, уже скоро.
У запертых дверей военкомата переминалась с ноги на ногу жиденькая очередь. Многие курили. Семнадцать человек, Золин — пятый от начала. Скорей бы открыли! Оставалось семь минут. Это если откроют вовремя. Нет, военные — они пунктуальные. Дисциплина и всё такое… По идее.
— Ты в какие войска проситься будешь?
Качок в короткой, по пояс, спортивной куртке обернулся к Золину. В ожидании ответа он глубоко затянулся сигаретой и выпустил облако густого, едкого дыма. Решив, что образ лихого парня сформирован не в полной мере, качок ещё и
— Всё равно, — пожал плечами Золин.
— Врёшь!
— Да ну, куда возьмут. Главное, чтоб в боевую часть. Не хочу при штабе…
— Во, это по-нашему! — качок хлопнул Золина по плечу. Было бы дело в сказке, вошёл бы Золин в землю до колен. — Лично я в мотострелки! А чё? Стрелять умею, водить тоже. Хоть мотык, хоть тачку… Точняк, возьмут! Вломим ханыгам?
— Вломим, — без энтузиазма согласился Золин.
Ему было плевать, кто кому вломит. Он не знал, почему качок зовёт пришельцев ханыгами. Пил он с ними вместе, что ли? Спорить не хотелось, разговаривать тоже. Плевать, кто кому вломит. Даже на победу плевать. Жизнь протухла, надо уходить. Солнце не принимает самоубийц, значит, пойдём другим путём.
— Никто никому не вломит, — лениво бросили сзади.
Золин хотел обернуться, чтобы посмотреть, кто это сказал, и передумал.
— Это ещё почему?! — взвился качок.
— Не будет никакой войны. На хрен мы нужны, нас завоёвывать…
— Да ты гонишь! И по радио, и по телеку было! В Шипетлале ханыги народу пожгли — мрак! Ну и наши им вломили. Даже военное положение объявить хотели!
— Хотели. И не объявили. Ни повода нет, ни причины. Инцидент имел место, проглотили и утёрлись. Три месяца — тишина, и на орбите чисто. Военное положение — это комендантский час, чрезвычайные меры, ограничение прав и свобод… Народ бы не понял.
— А сам тогда чё пришёл? В военкомат?
— Мобилизация…
— Так войны ж не будет?
— Не будет. Но я, как гражданин и патриот…
— Хавальник закрой, патриот! Воняет…
— Ерунда всё это, — вклинился в разговор патлатый очкарик, стоявший за Золином. — Детский сад, штаны на лямках. Не поможет.
— Кому не поможет?
— Нам. Здесь они, на орбите. Захотят — мы их увидим. Ох, увидим…
— Во! Я ж говорю — быть войне!
— Ага, войне. Воевали овцы с мясником… Утопят нас, как котят, в напалме. И мявкнуть не успеем…
Очкарик с презрением фыркнул:
— Мобилизация! Вот мой дядька говорит: жили мы на планете, поживали, а теперь живём в запертой комнате…
— Чего?
К очереди прибился мужичок средних лет. Он был весь средний: росту казённого, в плечах ни узок, ни широк, плащ двубортный, брюки глаженые. Интересоваться, кто крайний, мужичок не стал: привалился плечом к кирпичной стене, зевнул, заслонив рот ладошкой.
— Комната, — повторил очкарик. Ему редко доводилось быть центром внимания, и он выжимал из ситуации максимум удовольствия. — В окно высунуться можем, типа спутник запустить. Дальше — руки коротки. Не нашли, значит, ключ от двери. Сидим, в окна-телескопы выглядываем. Что там? Кто там? А снаружи — темно, страшно. И ходит кто-то, не пойми кто. Здоровенный, зубами клацает. И ничем мы ему, здоровенному, угрозить не можем. Можем только к дверям-окнам шкафы придвигать. Доски из стен можем выламывать…
— Доски-то зачем? — не понял качок.
— Отбиваться, если дверь нам вынесут. Поцарапаем здоровенного, шишку набьём. Вот тогда он разозлится по-настоящему…
— Панику сеешь, гад?! Дядька у него… Кто он, твой дядька? Генерал? Министр обороны?
— Философ он.
— Философ?! — качок харкнул очкарику под ноги. — Развелось, понимаешь, швали… Ты чего сюда пришёл? Чего пришёл, если мы тебе — котята?!
— Не хочу видеть, как всё закончится. Пусть шлют на передовую. Хотя скоро везде передовая будет… Лучше в бою, чем сидеть и ждать. Тут больше ловить нечего…