Вождь чернокожих. Black Alert
Шрифт:
— Я командир первого эскадрона двадцать первого Уланского полка, — терпеливо повторил Черчилль, словно маленькому ребёнку.
— Это я уже слышал, любезный, — отмахнулся я от него, — насколько я знаю, вы военный журналист, блеснул я отрывочными познаниями его биографии.
— Откуда вы знаете, что я был военным журналистом? Сейчас я офицер двадцать первого Уланского полка.
— Да достал ты уже своим двадцать первым, да ещё и Уланским, кавалерист безлошадный, где твоя сабля? Где твой маузер? Где твой полк? Там? — и мой палец уткнулся в пески за его спиной, — валяется
— Я тут хозяин, это моя земля, ну или будет моей, — оговорился я. — Я чёрный король, а стану царём, а если вы не будете мне мешать, то и императором Африки. Но вы, конечно, будете мешать мне. Травить меня, подсылать убийц, насылать полчища «левых» идиотов с Востока, пообещав им мои несметные богатства, рабов и женщин, чёрных и безобразных.
— Но вот, хрен вам! — мой огромный кулак сложился во внушительный кукиш, который я поднёс к его лицу, уставившись прямо в глаза. Мои зрачки соединились с его зрачками и, плеснув полную пригоршню ярости в его глаза, я тут же отстранился и убрал свою руку.
— Ничего у вас не получится! Ты потом поймёшь, почему. Моё правило простое: не верь, не бойся, не проси. А вам я не верю и никогда не поверю. Слова ваши лживы, намерения — обман, а обещания — сплошной туман, висящий над вашей Темзой.
— Ладно, что с тобой разговаривать. Молодой ты ещё. Тебе ещё расти и расти до премьера своей страны. Береги свою шкуру, она тебе ещё пригодится, а мне без надобности, боюсь, я не доживу до этого момента. Ну да ладно. За тебя выкуп хоть будет?
— Будет, но моя семья бедна.
— Неужели? Ты же из дворянской семьи. Из этих, как их, сигаретные герцоги, вроде, как же они там назывались. А… Мальборо! Герцог Мальборо, вот ты кто!
— Я не интересен своим родителям, но, безусловно, они соберут необходимую сумму, а кроме этого, им поможет правительство Британской империи.
— Ну-ну, сколько за тебя назначить выкуп, я в нынешних ценах не разбираюсь. Скажем сотню тысяч фунтов стерлингов?!
— Что? Нет? — заметив по ошарашенному виду Черчилля, что сумма неподъёмна для него. — Тогда десять тысяч?! Опять нет! Экий ты бедный, что теперь, за тебя ломаный фартинг просить?
Черчилль нахмурился и произнёс.
— Я готов выкупить себя сам, но мне надо для этого выехать в Англию, и я, клянусь своей честью, выплачу вам тысячу фунтов, больше мне не собрать.
— Вы, несомненно, далеко пойдете, и я пророчу вам блестящую политическую карьеру. Но дело, видите ли, в том, дорогой лорд — храброе сердце и тощий карман.
— Дело в том, что политика — это грязное дело, а человек, который делает в политике блестящую карьеру, априори, не может быть честным. Я вам не верю, молодой человек. А слово чести для англосакса, всё равно, как грязный, вонючий платок, который он готов выкинуть в ту же секунду, как только он покроется пылью и грязью.
— Как вы смеете! Клянусь памятью своего отца и моей няни, я не обману вас, это долг чести. Я аристократ, в энном поколении, я не позволю себя оскорблять, если бы я
— И что, вы стали бы стреляться с вонючим негром, пусть и королём.
— Не стреляться, я готов биться с вами на саблях, отстаивая свою честь.
— Ну, хорошо, я предоставлю вам такую возможность, — решил я.
Не знаю, что на меня нашло, ребячество какое-то. Но, вот захотелось скрестить шпаги, фу, сабли с этим потомственным аристократом, гордым и тщеславным до безрассудства, а то, когда ещё представится такая возможность?
Я, кстати, не знал, что Черчилль был лучшим по фехтованию в военном училище, и даже занял там первое место.
По моему знаку, принесли кавалерийскую саблю, я же дотянулся до своего походного мешка и, покопавшись в нём, вытащил сначала серебряную чашу, ненароком попавшуюся мне в руку, а потом, достал и свой медный хопеш. Но вот незадача. Хопеш был больше ударным оружием, сродни топору, и против сабли был некорректен. Пришлось оставить его в мешке.
Другой сабли у меня не было. Не носил я их с собою. Проблема разрешилась почти сразу. Заметив, что мне нужно клинковое оружие, мои телохранители принесли арабский шамшир — слегка изогнутую саблю, со странной ручкой в виде зауженного к центру цилиндра, чьи выступающие края закрывали ладонь с обеих сторон.
Покрутив его в руке, чтобы проверить балансировку сабли, как она лежит в руке и общие ощущения от оружия, я велел подать мне то, на чём можно было проверить остроту сабли. Мне привели барана. Его всё равно нужно было убивать, для приготовления пищи.
Размахнувшись, я вжикнул саблей, которая, прочертив короткую дугу, отхватила у животного его косматую голову, с большими загнутыми книзу рогами. Туша свалилась на песок, заливая его своей кровью, заструившейся из отрубленной головы и обезглавленного тела.
Сойдёт, — решил я и перевёл взгляд на Черчилля, который самозабвенно размахивал саблей, проверяя её. Почти таким же образом, как и я. Зарубить кого-нибудь ему не дали, а нечего тут, и он ограничился тем, что проверил остроту сабли большим пальцем, и видимо, остался доволен ею.
Биться я решил здесь же, для чего мои телохранители расчистили небольшую площадку, не вмешиваясь в общий процесс и не пытаясь воспрепятствовать мне в этом.
Они были уверены во мне и ожидали боя, как и большинство вокруг, привлечённые моими необычными действиями. И как их не отгоняли, они всё равно возвращались и заворожённо смотрели за приготовлениями готовых сражаться короля и пленного английского офицера.
Весть об этом, в мгновение ока, разнеслась по лагерю. Со всех концов, не чуя под собою ног, бросились воины, желая посмотреть на это бесплатное представление. Их сердца, ожесточённые прошедшей битвой, жаждали острых ощущений и развлечений, которые им обещал предстоящий необычный бой.
Уинстон Черчилль сам был в шоке от происходящего, король чернокожих вынудил его сражаться с ним, видимо, чтобы убить. Но вот, его чёрные, как сама ночь, глаза были таинственны и мистически откровенны, когда Черчилль заглянул в самый центр зрачков его глаз.