Вожделенное отечество

Ерохин Владимир Петрович

— Найти. Узнать, чего хочет. Дать, — сказал вождь, немного подумав, и выпустил клуб дыма.

Курсанта С. растолкали среди ночи, и он ответил: — Хочу стать писателем!

В метро все ехали какие-то больные. Лица, словно покрытые пеной, мутной, ржавой плёнкой усталости и безучастия, окружали меня. Серые, смутные лица, наводящие скуку и тоску по потерянной родине.

Мне близок пафос Кафки ("В исправительной колонии" и другие новеллы, например, "Рулевой") — каждый из нас на своём месте играет решающую роль в истории.

Вы можете сделать

со мной все, что угодно, — я за это ответственности не несу. Я же буду отвечать за то, что я сделаю.

И что бы вы ни болтали о благе народа, я знаю: вы — хунта, банда убийц и разбойников, захватившая власть в стране.

Вы — не Россия в той же мере, в какой не была ею Золотая Орда.

Вы погубили мою родину.

Мужик читал "За рубежом", и это было смешно, так же, как смешно увлечение хоккеем по телевизору, или "клубом кинопутешественников". Совершенно апатичные к тому, что касается их непосредственно, — их прав и их жизни, — люди напряжённо интересуются вещами, бесконечно удалёнными от них, причём не духовными, спасающими, душу, а совершённой чепухой, суетой вокруг дивана.

Наша действительность настолько фантастична, что она даже не является действительностью по сути дела. Она вся — вымысел. Мы живём в мире миражей, мире мнимостей. Миражи политики, спорта. Одуряющие миражи телевидения. Миражи истории, искусства, литературы. Мнимость общественных наук и философии. Выразить эту действительность адекватно можно лишь фантастическими средствами. Это и есть субъективный реализм.

Только сон приносит отдых. Душа как способность: происходит её свёртывание из действительности в возможность.

Отец слушал по подаренному нами транзисторному приёмнику вражьи голоса и не верил им.

В СТРАНЕ И СЕНИ СМЕРТНЕЙ

Никак не мог понять, почему детям рассказывают о Деде Морозе и запрещают рассказывать о Христе. Ведь Россия и не была никогда никакой, кроме как православной. До крещения Руси были какие-то поляне да древляне, да кривичи. И языка-то русского толком не было — так, одни диалекты. Мы восприняли еврейско-греческую византийскую культуру, поскольку, помимо первобытного язычества, ничего не имели. Идоложертвенное ели.

— Сейчас филологи записывают речь стариков на магнитофон — русская речь утеряна. В те дни, когда "ер" звучал, отчётливо чеканились окончания слов, "ять" заставляла вдумываться в сокровенную сущность слова. Речь была неторопливой и выпуклой, напоминающейся, как шрифт "эльзевир".

— Читаешь про остатки усадеб и развалины церквей — словно Рим после нашествия варваров.

— Я одно время жил в Самарском переулке. Дом в тот строили для врачей. Потом врачи ушли на войну, а в стране началась революция. Дом заселили хамьём. Я не могу назвать их, к примеру, пролетариями, потому что это было не так. Дом заселила мелкота: парикмахеры, совторгслужащие, их дети, которые, подрастая, становились алкоголиками...

—

Офицерство было делом и долгом дворян. Они шли на фронт и погибали. Защищать дома стало некому.

— Тогда практикой были понятия чести, порядочности, благородства. Человек, совершивший бесчестный поступок, терял расположение людей своего круга, ему отказывали от дома.

— А теперь подонство процветает.

— Питирим Сорокин говорил, что войны и революции производят в обществе искусственный отбор, в некотором смысле противоположный естественному: лучшие, сильнейшие гибнут, ибо они оказываются на переднем крае борьбы, а худшие, слабейшие сохраняются, поскольку они-то в драку не лезут и доживают до мирных времён. Войны и революции — фактор деградации наций.

— Проходя по выставке русского портрета, можно было увидеть, как от года к году деградировали лица...

— Бердяев говорил, что святость даёт нам новую породу преображённого человека. Пока же мы замечаем вокруг себя , лишь ухудшение породы, обезображенной безбожием. Отобраны те, чьи отцы смирились с рабством.

— Мы все больны социальной гиподинамией.

— Косоглазие, характерное для вышедших из тюрьмы... Я все чаще замечаю его у встречных обычных людей.

— Ложь растеклась по жизни, как мазут по поверхности воды, радуя радужными бликами...

— Пластмасса всякий раз подделывается под натуральный материал: дерево, металл — не отличишь. (Я подумал об этом в метро, вспомнив о синтетических ёлках, — все несли ёлки.) "Натуральный" же вид пластмассы безобразен — синтез всякой дряни. И даже если свойства её имитируют натуральные, все же не то. Можно сделать пластмассовые ножи и даже мечи. Но идти на битву с мечами из опилок... Сталь, выплавленная из руды, которую вынули из недр земли, вбирает в себя подземельную, природную, от Бога идущую силу.

— Стали делать продукты из синтетики. Человек есть то, что он ест. В нашу плоть и кровь вошли отходы.

— Как тут не вспомнить притчу? Мужчины одного народа ушли на войну. Рабы, оставшиеся дома, захватили власть в стране и взяли жён воинов себе в наложницы. У этих женщин родились дети. Война была долгой, и когда воины вернулись, в дороге их встретили вооружённые, ставшие взрослыми сыновья рабов. Молодые и сильные, они стали теснить измождённых воинов. Но тут один из вернувшихся, из чьей руки был выбит меч, ударил противника бичом. Тот дрогнул.

Видя это, другие воины также принялись хлестать врагов. Дети рабов в ужасе разбежались: страх бича был у них в крови.

— Бердяев говорил, что социализм есть сентиментальная жестокость и жестокая сентиментальность, а Мережковский — что конфликт пролетариата и буржуазии суть недоразумение: они духовные братья, у них одинаковые ценности, во разные цели. Бердяеву же принадлежит мысль о безблагодатности духа ненависти и мести, движущего революцию.

— Идеи рационалистов, сами по себе здравые, овладев невежественной толпой, привели к ужасным последствиям — как и всякие другие идеи.