Возлюби врага своего
Шрифт:
— О, мой мальчик, ты, Крис, неудержим, — сказала Анна по-немецки.
В ту минуту мне было почему-то стыдно. Мокрое пятно на одеяле, неприятной холодной сыростью касалось моей кожи.
Шлюха профессионально делала свое дело, и уже через несколько минут её ласк я очутился внутри Анны. Я своим шванцем, ощущал её внутреннее тепло, её нежность, с которой она шевелила бедрами. Держа себя за грудь, она приподнималась на мне и снова опускалась. Распластавшись, я лежал, как убитый воин на широком поле брани, отдавшись во власть этой великой женщины. В те минуты я забыл о том, что за стенами этого дома идет война. Забыл о тысячах убитых и раненых, забыл о своем капитане, который остался в кабаке один
В те минуты мне действительно было очень хорошо, и я был благодарен своей судьбе за этот случившийся факт. Да, действительно в случае своей смерти моя душа никогда бы не смогла простить моему телу то, что оно не познало всех радостей и того блаженства, которое может подарить настоящая женщина. Действительно, я в те минуты был по-настоящему счастлив.
— Да, да, толстяк Уве был прав! Радость и облегчение, которое дарят нам женщины, поистине заслуживают такого к ним внимания. Вот почему древние мужи философы так благотворили тех, кто носил великое имя — женщина!
После полученного удовольствия я, одевшись, спустился в зал фронтового гасшттета.
Мой капитан, уже изрядно набравшись, сидел в обнимку с майором-танкистом, и они вовсю горланили песню Лили Марлен. Слезы текли по их пьяным физиономиям и я, видя эту картину, на мгновение представил эту песню про себя, вспоминая Габриэлу.
Возле казармы в свете фонаря Летят, кружатся листья сентября. Ох, как давно у этих стен Я ждал тебя. Я ждал тебя, О, Лили Марлен О, Лили Марлен Когда в окопе я от страха не умру, И русский снайпер мне не сделает дыру, И даже если я не сдамся в плен, То будем вновь крутить любовь С тобой Лили Марлен! С тобой Лили Марлен! Огонь ураганный о, Бог, помоги! Отдам я Иванам свой шлем, сапоги, Лишь бы они, разрешили взамен Под фонарем стоять С тобой стоять, моя Лили Марлен С тобой моя Лили Марлен. Что есть банальней смерти на войне? Что есть сентиментальней встреч при луне? Что есть округлей твоих колен? Моя любовь! Моя любовь, Лили Марлен!!!В те минуты мои видения и предчувствия были пророческими. Пройдет всего три года и русские, научившись воевать, войдут в Берлин и поставят там заключительную точку в этой проклятой войне. Пьяные офицеры сдадут свои армии в плен, и отправятся прямым ходом к «Иванам» в Сибирь валить лес.
Фюрер стоял возле окна бревенчатого особняка в Растенбурге, по привычке держа руки за спиной. Он всматривался в окружающие «Волчье логово» сосны и, не оборачиваясь, обратился к адмиралу Канарису.
— Адмирал, под вашим началом на данный момент целая дивизия бранденбуржцев. Хотелось бы знать, чем эти сыны Великой Германии сейчас занимаются? Меня заботит теперешнее положение на восточном фронте после зимы 41 года. Я предполагаю, что в ближайшее время грядет замена командного состава армии «Центр» за провал нашего наступления на Москву.
— Я готов выслушать все мнения, господа! — обратился он к сидящим за столом
Гиммлер в момент волнения всегда снимал свое пенсне и протирал на виду у своих оппонентов, выдерживая тем самым паузу. Он основательно и размеренно тер стекла, а в голове формировал ответ фюреру, который должен был удовлетворить его. Вильгельм Канарис в тот момент из-под лобья смотрел на Гиммлера, и старался предугадать ответ, которого ждет фюрер.
— Я предполагаю, что нам необходимо в довольно короткие сроки на восточном фронте наладить сеть агентуры. Бандиты, евреи и всевозможные окруженцы большевиков с каждым днем досаждают нам все больше и больше. Наши карательные войска СС и айзенац группы стараются всеми силами пресечь деятельность партизан, но встречают яростное сопротивление. На данный момент необходимо расширить сеть наших диверсионных учебных подразделений, как здесь в Германии, так и на оккупированной территории.
— Вот-вот, адмирал! — сказал фюрер, оборачиваясь к Канарису. — Ваше ведомство занимается агентурой, вам и подвластно создание мобильных диверсионных подразделений агентуры, как в тылу наших войск, так и в прифронтовой полосе и тылу русских.
Гиммлер технично переадресовал гнев фюрера в сторону Канариса, и его мутные и томные темные глаза засветились счастливым светом. Канарис по своему обыкновению рассматривал карту, висевшую на стене, и лениво оборачивался лишь на прямые реплики Гитлера.
— Мой фюрер, по мере продвижения наших войск на восток мы организовали несколько школ Абвера. Подготовка диверсионных команд производится из числа военнопленных, присягнувших Вам на верность, мой фюрер. Но, увы, их обучение не соответствует требованиям времени. Я предлагаю изъять из наших боевых частей офицеров из числа фольксдойче, которые бежали от сталинских репрессий еще до начала войны. Прекрасное знание языка, культуры и повадок большевиков делают из них наиболее ценных и верных агентов или же командиров инструкторского состава.
Гитлер опустил в пол глаза и закусил большой палец правой руки, углубившись в раздумье. После недолгой паузы он взглянул на адмирала и сказал:
— Подготовьте приказ, Вильгельм, я подпишу его, — после чего он обнял Канариса по-дружески за плечи и предложил ему подойти к карте, лежащей на огромном столе.
— Так точно, мой фюрер! Подполковник Редль в ближайшее время доставит его вам на подпись.
В тот же вечер Канарис из Растенбурга вылетел в Берлин. Самолет сел на аэродроме Темпельгоф, где его дожидалась машина с ординарцем. Адмирал сел в машину и в компании своих любимых такс поехал в Берлин. На улице Тирпиц-Уферштрассе, 76 и располагалось здание Абвера, ничем не выделявшееся среди столичных строений.
Адмирал въехал во двор и, на ходу расстегивая кожаный плащ, вошел к себе в кабинет. Усевшись на кожаный диван, Канарис откинул голову и, закрыв глаза, стал мысленно сочинять приказ, навязанный фюрером. Таксы расположились тут же на диване возле хозяина, и он, поглаживая их, вспоминал весь разговор с Гитлером.
— Каков Гиммлер, подлец! Утопил половину России в крови, и мечтает о том, чтобы народ воспринимал нас как освободителей, — подумал он, и открыл глаза на шум, появившийся в кабинете.
Перед ним стоял ординарец, который держал в руках серебряный поднос с серебряным чайником и фарфоровой чашечкой.
— Ваш кофе, господин адмирал, — сказал он, ставя поднос рядом на столик.
— Полковник Редль у себя!?
— Так точно, был у себя, с вечера ложился спать.
— Русские сегодня Берлин не бомбили? — спросил ординарца Канарис, зная, что большевики систематически вместе с американцами осыпают город огромным количеством бомб.
— Никак нет, господин адмирал, сегодня было на удивление тихо.