Возлюби врага своего
Шрифт:
С каждым часом до времени прорыва стрелки часов неукротимо отсчитывали деления на циферблате, приближая час истины. За два часа до броска все солдаты и офицеры получили по кружке хорошего шнапса. Алкоголь притуплял страх и вызывал в наших сердцах гнев и звериную ярость к нашим врагам. В эти минуты нам хотелось их резать ножами, бить прикладами и колоть штыками, но вырваться из этой мышеловки. С каждой минутой напряжение боеспособного состава нарастало. Солдаты, как морально, так и физически были способны идти на русские пулеметы не жалея своих сил и самой жизни.
За несколько недель до этого русская артиллерия приучила наших солдат к планомерному артиллерийскому обстрелу, который начинался
Русские в эти минуты особой бдительности не проявляли, надеясь на свою артиллерию и, зная, что наш солдат отсиживается в эти минуты в подвалах крепости. Но сегодня, сегодня была ночь настоящих длинных ножей и мы уже за десять минут до артподготовки должны были начать свой единственный и последний штурм. Тот штурм, который вырвет нас из лап бешеного русского медведя. В ту минуту каждый из нас надеялся на плечо своего товарища, надеялся на силу своего духа и господнее провидение.
Без десяти два лейтенант Коске запустил моторы своих танков. Группа «А» в количестве тридцати человек под моим командованием, скрытая покровом ночи, спустилась с крепостной стены и залегла в пятидесяти метрах от русских окопов. Все наше оружие было тогда наготове, но в руках были только кинжалы и штыки от карабинов, которые незаменимы в рукопашной схватке. Мы, лежа в снегу, ждали условного сигнала.
Группа «Б» находилась с другой стороны от цитадели. В отличие от нас им повезло больше, по той причине, что к стенам крепости подходило настоящее болото, переходящее в реку Ловать. То место русскими простреливалось плохо и поэтому располагало к успешному прорыву на плечах своих врагов.
Еще за час до штурма наши саперы связали русские мины в единую сеть подрыва. Вот в эту брешь и должны были устремиться остатки нашего гарнизона и танки.
С каждой минутой мое сердце все сильнее и сильнее впрыскивало в кровь новые и новые порции адреналина. Чем ближе подходила минута атаки, тем сильнее и сильнее потели ладони рук и холодный пот струился меж лопаток, несмотря на двадцатиградусный мороз.
Ровно в два часа ночи шелестение снаряда крупного калибра возвестил о неизменной традиции большевиков. Как правило, первый снаряд всегда был пристрелочным, на разрыв которого ориентировались прицелы других орудий. В то самое время, когда его взрыв, сотрясая своим грохотом окрестности, возвестил о начавшейся артподготовке русских, наши саперы, используя свои «сети», произвели подрыв минного поля, пробив в нем брешь, и, повергнув этим взрывом противника в состояние смятения.
Танк лейтенанта Коске первым выскочил из цитадели и на полной скорости полетел на траншеи русских. К сожалению, танковой атаки по Гудериану у нас не получилось. «Иваны» четырьмя снарядами рассадили второй танк, застопорив все движение в воротах крепости. Но даже этот промах с нашей стороны уже не мог остановить начавшегося прорыва. Мы ворвались в русские траншеи и, сметая на своем пути врагов, вторглись в глубоко эшелонированную оборону большевиков.
Как сейчас, я вспоминаю те перекошенные и испуганные лица русских солдат, которые, не ожидая нашей атаки, даже не смогли толком противостоять нам. Мы врывались в укрытия, блиндажи и пулеметные гнезда и в рукопашном бою убивали нашего врага. Ошеломленные «Иваны», так и не смогли организовать свою оборону. Они лишь жалко размахивали саперными лопатками и длинными винтовками, но должного отпора у них не получалось.
Наши разъяренные бойцы в каждой траншее вели рукопашный бой, с успехом пробивая себе путь. За артиллерийской подготовкой во втором и третьем эшелонах русской обороны командование так и поняло, что арьергард «Иванов» пал, оставляя в
Схватка проходила настолько молниеносно, что к концу обстрела в окопах уже никого в живых не оставалось, кроме тех солдат, кто, бросив оружие, сам сдался в плен. В свете разрывов и осветительных ракет из холодного мрака траншей, окопов и щелей вырывались изувеченные мертвые тела русских. Кто лежал с простреленной головой, кто со вскрытым ножом горлом, кто с пробитым штыком сердцем. Вся эта картина была поистине трагична, но даже сейчас кроме сочувствия и сожаления моя холодная душа никаких эмоций уже не ощущала.
В ту минуту надо было идти вперед, только вперед. И мы по траншеям все дальше и дальше пробивали русскую оборону и вклинивались в их передовые ряды. Застав врасплох большевиков, мы прорвали их жалкое сопротивление, и по пути своего следования направо и налево сеяли смерть. Тогда в русских траншеях усталость абсолютно не чувствовалась. С верой в победу мы просто делали свое дело, и Господь вознаградил нас за наш подвиг, даровав нам её.
Уже к половине шестого утра боеспособные остатки гарнизона вышли к нашим основным силам, оставляя на поле брани поверженного врага, несколько разбитых орудий да их горящие танки. Да, на этот раз слава и доблесть досталась солдатам Вермахта, а большевикам так и не удалось устроить нам второй Сталинград.
Идеально разработанный Крамером план был осуществлен теми, кто не только хотел выйти из окружения, но и хотел остаться в живых.
Питер подошел ко мне сзади и положил свою руку мне на плечо.
— Мы с тобой, Кристиан, заслужили коротенький отпуск и много-много баварского пива. Я предполагаю, что ты все же увидишь свою Анну в ближайшее время. Лучше скажи, сколько бойцов ты потерял из своей команды? — спросил Крамер, закуривая прямо на ходу.
— Франц погиб на моих глазах, — сказал ему я с сожалением, вспоминая, как Францу в лицо выстрелил из пистолета молодой русский лейтенант. Он тут же был убит штыком, пробившим его насквозь, и пригвоздив к жердям окопной обвязки. Так и висел он с широко открытыми глазами, что бабочка из коллекции профессора энтомолога.
— Франц Герберт? — переспросил Крамер.
— Франц Герберт, Рудольф Лютер, Пауль, Вальтер, Арно Вернер и еще несколько человек из команды крепости. Я не знаю их имен. Не было времени собирать жетоны и составлять списки. Помню только, как мы врывались в каждый окоп и резали сонных русских, словно овец. Мы шли вперед, вперед и вперед прямо по трупам. Вон, смотри маскхалат весь в крови русских.
— У нас, Кристиан, тоже было нелегко и было много потерь. «Иваны» бились словно львы, несмотря на то, что мы их взяли врасплох. Я дал команду унтер-фельдфебелю Креймсу посчитать всех живых и раненых, которые вышли из этого ада. Я буду добиваться, чтобы из них каждый получил знак «За рукопашный бой», а ты, Кристиан, в отпуск поедешь с «Железным крестом», ты по-настоящему заслужил его. Фрау Кристина будет рада увидеть тебя с такой наградой. Я думаю, что нам даже дадут отпуск на Родину подлечить на водах Баден-Бадена свои порванные нервишки.
— Благодарю, Питер! Я солдат и воевал сегодня не за свое отечество и не за нашего фюрера. А если сказать честно, то я воевал за себя, я не хочу загибаться здесь в русских болотах. Я не хочу, чтобы русские мальчишки глумились над моим телом, катаясь на нем с ледяной горы. Я видел, как они ловко это умеют делать. Я не хочу, чтобы какой-то бородатый, грязный «Иван» отрубил мне мои ноги, ради вот этих сапог. Мне, господин капитан, страшно, страшно видеть эти мертвые тела, страшно чувствовать этот зловонный трупный запах. Мне страшно вгонять в большевиков кинжал, и при этом видеть, как они умирают, ехидно улыбаясь тебе в лицо.