Возлюби врага своего
Шрифт:
— Так точно, мой фюрер! — сказал он, вытянувшись по стойке смирно, придерживая рукой висящий офицерский морской кортик. Канарис в отличие от других офицеров и генералов никогда не сдавал холодного оружия, так как это была уставная принадлежность к его морской форме.
— Это очень хорошие солдаты! Это отличные солдаты! — сказал Гитлер, глядя в глаза адмиралу Канарису. — Я рад, что дивизия «109 Вольф» предана мне и присяге нашему отечеству.
Возвращение к жизни
Трехдневный отдых в Новосокольниках немного привел нас в чувство. Как и говорил Крамер, он исполнил свое пожелание и устроил настоящую русскую баню. За несколько
Вода в котле бурлила, что ключ, а камни были нагреты настолько сильно, что от красноватого оттенка казалось, они просвечивались насквозь. Свою униформу и нижнее белье Крамер бережно повесил под потолком бани. Я также последовал его примеру в надежде, что от такой адской температуры передохнут все вши, расплодившиеся там, словно жиды большевики. От одного черпака кипятку, вылитого на раскаленную каменку, все это русское сооружение из бревен наполнилось прожигающим насквозь паром. Я сидел на полке, а мое тело при такой температуре даже слегка замерзало от открывшихся защитных функций организма.
Крамер, надев на голову вязаную шерстяную шапку, а на руки рукавицы, хлестал моё тщедушное тело березовым веником. В первые минуты подобного самоистязания я орал, словно это были пытки в застенках гестапо. Питер, не жалея сил, лупил меня по всем частям тела, отчего оно стало красным, как у настоящего вареного омара. Я хотел было уже бежать на улицу, но капитан держал меня почти под угрозой и страхом расстрела. После десятиминутной экзекуции я не выдержал и вылетел из бани, упав в рыхлый снег. Рядом со мной упал Крамер, удивительно заразительно кряхтя от полученного им удовольствия.
— Это и есть, малыш, настоящая русская баня по-черному, — сказал он, обтираясь снегом.
— Мне теперь понятно, почему русских ни мороз не берет, ни наша пуля. После такой закалки даже мне уже ничего не страшно. Эти чертовы славяне знают толк в таких удовольствиях.
— Повторим!? — спросил капитан, глядя на меня.
— Повторим!
Мы вбежали в баню, и Крамер вновь поддал пару. Теперь я хлестал его веником, а капитан лежал на полке под самым потолком. От жары и пара было трудно дышать, будто попал в гестаповскую душегубку, но я старался держаться изо всех сил, выковывая в своем организме стойкость рыцарского духа великих нибелунгов.
В тот вечер мы несколько раз выскакивали на улицу и вновь возвращались. От чистоты тело не только скрипело, оно удивительно чесалось. К моему удивлению вши в моем нижнем белье так же стали красными, что омары и не подавали никаких признаков жизни. Моему удовольствию в тот день не было предела. Но меня еще ждал один сюрприз, приготовленный Крамером, как знатоком национальных русских особенностей.
Когда, вернувшись в русскую хату, он угостил меня добротным русским домашним шнапсом невиданной крепости. Мы долго сидели при свете керосиновой лампы и закусывали водку шпиком и русскими солеными огурцами с вареным картофелем. После второго стакана Крамер вышел во двор и привел с собой бабку и её деда, которая жила тогда в холодном сарае рядом с худой коровой. Я смотрел за его действиями в слегка хмельном состоянии и хотел понять, для чего ему они понадобились. Он усадил бывших хозяев за стол и налил бабе и деду по стакану шнапса.
— За нашу победу! — сказал тогда Крамер и чокнулся с хозяевами.
— Да, да, господин офицер, за нашу победу! — сказал дед и хитро прищурил свои глаза. — Zum Wohl, Herr Offizier! — сказал еще раз, но уже по-немецки.
Я был удивлен, откуда этот дремучий «Иван» с седой бородой и русской шапкой на голове, так хорошо знает
— Der Alte, woher du weisst so gut unsere Sprache!?(Старик, ты откуда знаешь так хорошо немецкий язык?)
Дед засмеялся и сказал Крамеру:
— Скажи ему, камрад, что я еще вашего брата в первую мировую войну бил нещадно под Нарвой. Правда, потом в плен попал и только через четыре года вернулся домой, но немецкий язык я довольно хорошо выучил. Были у нас под Ордруфом достойные учителя.
— Он, Кристиан, в первую мировую войну был в нашем плену, — перевел мне капитан, но к своему удивлению я и сам все понял.
С каждым днем общения с «Иванами» я стал понемногу не только понимать язык, но и говорить на нем, правда, с жутким акцентом. Вот тут я как-то странно отметил для себя, что моё сердце после русской бани оттаяло и мне удивительно стало приятно на душе и даже хотелось жить. Я тогда достал свой гренадерский ранец, открыл его и положил перед русской бабкой две плитки шоколада и две банки консервированной колбасы. Она испуганно смотрела на меня, не решалась брать. Возможно, что она чувствовала с моей стороны подвох. Но я тогда успокоил её и сказал, стараясь выглядеть добродушно:
— Матка, дафай, дафай, ессен, кушайт! Es sehr schmackt!
— Sie Herr Оffizier, furchtbar,unseren Sohn haben inte Soldaten get"oten (Нашего сына убили ваши солдаты) — сказал мне этот дремучий «Иван» на хорошем немецком.
Я тогда представил, как все же страшно потерять своего сына.
«— Неужели мы пришли на эту землю, чтобы просто так убивать всех подряд!?» — подумал я и вышел на улицу, чтобы не смотреть в глаза этим людям.
С каждым днем я все больше и больше ощущал свою причастность к этим преступлениям. Я абсолютно не чувствовал, что мы немцы — раса, избранная Богом. Я видел в глазах русских настоящее горе и понимал, что мы и только мы повинны в этом горе. Я тогда как бы разделился надвое. Один Кристиан исполнял свой солдатский долг, а другой очень сожалел о том, что это было им уже исполнено.
— Господин капитан, я помню, вы говорили мне, что разочарованы этой войной, почему?
Под действием шнапса Крамер терял контроль над своим разумом. В эти минуты он говорил своей душей и сердцем. Говорил, что накипело на них за эти три года войны.
Вот в это самое время он и рассказал мне то, что перевернуло все мои представления обо всем происходящем. Я со слов своего командира знал, что мы никогда не выиграем этой войны. Русские обязательно сломают хребет не только фюреру, но и всей этой грозной машине третьего Рейха. Я и сам видел как «Иваны», в последнее время научились драться. Это уже не были те солдаты, которых я встречал в колонне пленных в самом начале войны. Сейчас в них не было страха, а боевой дух уже давно превосходил дух наших деморализованных солдат, а это была уже поистине великая сила, которая ломала наши шеи.
Три дня отдыха после изнуряющего прорыва вернули мне силы. На исходе третьего дня к зданию комендатуры в Новосокольниках подъехали три грузовые машины «Мерседес Блиц». Капитан Крамер вышел из этого строения и подозвал к себе унтер-фельдфебеля Креймса.
— Вальтер, в шесть часов вечера мы выступаем домой. Собрать всех солдат роты и чтобы к 17:00 все были в полном сборе. Тебе ясно?
— Есть, господин гауптман, — сказал Креймс, и направился к месту квартирования роты.
В то время солдаты нашего подразделения были обустроены в русских хатах, и поэтому собрать их не представляло особого труда. Трудней было добраться до Велижа без потерь, так как последнее время участились случаи нападение партизан на наши обозы, идущие от Невеля до Велижа. Дорога проходила через леса и непроходимые болота, которые и становились могилами для наших солдат.